Опыт словаря нового мышления - [9]

«Образ врага» наполняется различным конкретным содержанием в зависимости от конкретных социальных и культурно-исторических условий. Тем не менее в различных исторических ситуациях, в различных обществах и культурах «образ врага» обретает некоторые общие черты. Независимо от конкретного культурно-исторического контекста внешний по отношению к данной группе или народу «враг» воспринимается в первую очередь как «чужой»; он - «варвар», несет угрозу культуре и цивилизации; он - воплощение жадности, враг всего святого; он по-животному жесток, фанатичен и готов на обман и любые преступления; он - палач и насильник, носитель смерти. При этом он сверхпредусмотрителен, дальновиден, точно знает, чего хочет, и неутомимо стремится к своей цели. Эскалация психологии враждебности имеет особую логику, ведущую к полной дегуманизации «образа врага», лишению его каких бы то ни было человеческих черт, человеческого лица. Поэтому «абсолютный враг» практически безличен, он - абстракция («международный еврейско-масонский заговор», «всемирное коммунистическое правительство», «мировой империализм» и т. п.).

Во многих отношениях «образ врага» строится как антипод собственным громко декларируемым ценностям и идеалам. И чем больше эти ценности и идеалы проникнуты идеологическим абсолютизмом, чем дальше они от действительности, тем больше искушение найти в «образе врага» внешнего «козла отпущения», на которого можно возложить вину за разрыв между словом и делом. Такой чудовищный «образ врага», рисующий противника в облике варвара и фанатика, готового совершать любые преступления, лгать и обманывать, оправдывает в отношении к нему любые действия, не дает проснуться ни малейшему сомнению в своей правоте. Окружающий мир воспринимается априори как враждебный, полный врагов, что подкрепляется двойным стандартом в оценке своих и чужих действий.

Психология враждебности ведет к формированию особой политической морали с известным набором принципов: «Кто не с нами, тот против нас», «Если враг не сдается - его уничтожают», «Что плохо для противника, хорошо для нас». «Образ врага» диктует и политический расчет, исходящий из худшего варианта, который приобретает собственную инерцию и становится так называемым «самоосуществляющимся пророчеством», которое ведет к спиралевидной эскалации напряженности и враждебности.

«Образ врага» резко ограничивает возможности рационального и контролируемого поведения, препятствует осознанию общих интересов, всего, что так или иначе могло бы объединить усилия двух сторон. Упор здесь делается исключительно на противоречия и противоположности, что соответственно диктует жесткую логику односторонних действий по противодействию «врагу». Это в свою очередь ведет к ответным контрмерам и в конечном счете - к опасной эскалации конфликта. Мышление, подчиненное психологии враждебности, глухо к нравственным критериям, и в первую очередь к общечеловеческим нормам нравственности, поскольку в его основу положен групповой эгоистический интерес, достичь которого стремятся за счет других. Мышление, проникнутое «образом врага», является порождением и в свою очередь подкреплением невежества. «Образ врага» - одно из главных препятствий на пути к диалогу и общению, он категорически исключает возможность цивилизованного международного общения и сотрудничества, ведь сосуществование с «врагом» просто невозможно и морально порочно.

Наконец, «образ врага» не только опасен для стабильности и безопасности международных отношений, но и влечет за собой крайне негативные последствия для жизни внутри страны, поскольку именно истерия по поводу внешней угрозы чаще всего используется для оправдания режима секретности и всеобщей подозрительности, создания «мобилизованного» общества, искусственного национального единства, «охоты на ведьм», подавления инакомыслия, отвлечения внимания от собственных внутренних проблем.

Возникает вопрос: в чем причины существования «образа врага», навсегда ли он укоренен в человеческом сознании и поэтому всегда будет порождать напряженность, конфликты, войны?

Конечно, и в прошлом войны наносили колоссальный урон цивилизации, однако они все же не ставили под вопрос ее общее поступательное движение. В прошлом, когда издержки враждебности не были чреваты угрозой тотальной катастрофы, человечество еще могло позволить себе существовать с «образом врага». Сегодня же и масштабы нависшей угрозы, и сложность глобальных проблем, и достигнутый уровень человеческого мышления - все это требует нового подхода к отношениям с другими странами и народами, выработки более адекватных взаимных представлений о себе, о других и об окружающем мире.

Было бы, по всей видимости, наивным рассчитывать на то, что в ближайшем будущем «образ врага» можно будет заменить «образом друга». Слишком велики реальные разногласия и противоречия, слишком тяжел унаследованный груз предрассудков и предубеждений, подозрительности и недоверия. Более реалистичной задачей были бы попытки постепенного вытеснения «образа врага», особенно в его крайних, идеологизированных формах, представляющих особую опасность в современном хрупком мире.