Опустошители - [4]

Красноречивый рассказ Нотариуса о чудесном бегстве Рокамболя и его товарищей после того, как он удержал роковой нож гильотины, воспламенил и наэлектризовал почти всех.

Пирожник невольно побледнел и попятился.

Но в это время в кабак Курносой вошли еще два опустошителя.

— Вы можете делать все, что вы хотите, — сказал один из них, — но что до меня касается, то я скажу только, что вы все пожалеете о Пирожнике.

— Это почему?

— Да потому, что Рокамболь стал рыжим, — ответил первый из них.

— И вы живо женитесь на вдове, — подтвердил его слова приятель.

— Ты лжешь! — вскричал Смерть Храбрых.

— Сумасшедший! — раздалось почти одновременно несколько голосов.

— Я не сумасшедший и не вру, спросите у Шивот.

— Это чистая правда, — ответила Шивот твердым и вполне уверенным тоном. — Рокамболь сошелся с рыжей.

— Ты лжешь! — вскричал опять Смерть Храбрых.

— Слово воровки!..

Этого было вполне довольно, чтобы вся толпа почти мгновенно восстала против Рокамболя.

Шивот громогласно обвинила Рокамболя в предательстве! Она рассказала тогда все, что произошло в Сен-Лазаре, то, что было с Тимолеоном, и подтверждала все свои слова такими вескими фактами, что было почти невозможно сомневаться в ее словах.

Даже сам Смерть Храбрых почувствовал себя побежденным.

Один только человек мог защитить Рокамболя — Жан-палач, мясник, но он был в отсутствии, так как начальник послал его в Париж.

Опустошители были возмущены.

— Смерть Рокамболю! — вскричали они. — Да здравствует Пирожник!

— Его нужно бросить в воду…— советовала Шивот.

— Повесить! — кричал один из опустошителей. Смерть Храбрых молчал. Он находился в неловком положении.

— Смерть Рокамболю! — кричала взволновавшаяся толпа.

Пирожник торжествовал.

Толпа уже хотела броситься наверх, когда дверь вдруг совершенно неожиданно отворилась и на пороге ее показался человек, при виде которого опустошители отступили.

Это был сам Рокамболь.

Несколько слов его было вполне достаточно, чтобы все сейчас же изменили свое мнение о нем и вскричали почти в один голос:

— Простите нас, начальник!

— Я вас прощаю, — сказал Рокамболь, — но я не хочу больше быть вашим начальником.

Толпа заволновалась.

— Я могу быть начальником, — говорил Рокамболь, — только таких людей, которые верят мне слепо и без всяких проверок моих действий.

— Мы обещаем это тебе! — заорали все. — Желаешь — мы бросим Пирожника в воду.

— Нет, этого совершенно не нужно… Но я не хочу, чтобы он был у нас в обществе.

— Долой, вон, Пирожник! — раздалось со всех сторон. Но Пирожника уже и след простыл.

Тогда Шивот подошла к Рокамболю.

— А меня, начальник, — сказала она, — вы тоже хотите прогнать?

— Прежде всего, — сказал Рокамболь, — ответь нам, где ты достала этого ребенка? — И он взял ребенка к себе на колени.

Лгать перед Рокамболем было невозможно, а потому Шивот рассказала все.

— Хорошо, — сказал он, выслушав ее, — ты останешься у нас… И берегись, если ты не сохранишь мне его!

— Да здравствует Рокамболь! — закричали почти в один голос все опустошители.

— Дети, — продолжал Рокамболь, — вы говорили сегодня об экспедиции.

— Да, — ответил Смерть Храбрых.

— Итак, господа, эта экспедиция будет через три дня, а покуда живите здесь тихо и спокойно.

Затем он приказал всем разойтись.

Через неделю после только что описанной нами сцены ночью по Сене — в направлении к Вильневу плыла большая лодка.

В ней находилось четыре человека.

Один из них, управлявший рулем, был не кто иной как Смерть Храбрых.

Другого звали Шануаль.

На носу лодки сидел молодой человек по имени Мармузэ.

И четвертый был сам Рокамболь.

Приближалась ночь.

— Это там! — проговорил шепотом Мармузэ, указывая на небольшой огонек, показавшийся вдали.

Рокамболь внимательно посмотрел и не ответил.

— Там! — повторил еще раз Смерть Храбрых.

— Слышу, — ответил Рокамболь, — но еще чересчур рано, чтобы делать нападение.

Смерть Храбрых только махнул рукой.

— К тому же, — продолжал Рокамболь, — я кое-что придумал.

— Что же?

— Мы спустимся по реке до Шарантона.

— А потом?

— И подождем там в кабаке наступления ночи. Через полчаса после этого они уже были в небольшом кабаке на берегу реки. Они сели за отдельный столик и спросили себе вина. Мармузэ стал рассказывать вполголоса историю своей экспедиции в уединенный домик Вильнева и опять уверял, что старик обложен золотом.

— Заберем мы женщин? — спросил Шануаль.

— Увидим еще, — ответил Рокамболь, который почти не слышал его, так как все его внимание было сосредоточено на двух мужчинах в костюмах мастеровых, которые сидели за отдельным столиком и разговаривали на хинди.

— Париж гораздо меньше Лондона, — говорил один из них, — но в этом городе гораздо трудней следить за кем-нибудь, чем в Лондоне. Я следил за отцом и дочерью целых пять месяцев и двадцать раз мог бы привести приговор в исполнение, но ведь ты знаешь, Останка, что еще не наступило время.

Тот, к кому относились эти слова, кивнул утвердительно.

— Продолжай, Гури, — сказал он.

— Я следил за ними от самой Варшавы, а в Париже потерял их следы… Но теперь они снова в моих руках, и я тебя сегодня же сведу к ним.

Тот, кого он называл Останкой, гневно нахмурил брови и резко сказал: