Опровержение - [3]

Я молчу себе по эту сторону двери, а он по ту — не унимается:

— От меня не уйдешь! День целый будешь там торчать — все равно дождусь! Ты меня слышишь?! Выходи! Член бюро — куда спряталась!.. Или тебе все — моя хата с краю?!

Мне бы и тут промолчать, пускай его разоряется, я же в полной безопасности, но после ночной смены нервы знаете какие? И особенно меня допекла эта его несправедливая и обидная «хата с краю».

— Ты! — кричу ему из-за двери. — Ты! Хата с краю! А кто еще, строго говоря, в бюро больше моего вкалывает?! Взносы — я, культсектор — я, эстетическое воспитание, моральный кодекс, кризис капитализма — все я! И на личную жизнь еще имею право! — и так завелась, что и сама в свою личную жизнь поверила, а какая у меня личная жизнь? Смешно!..

Тут он из-за двери это самое мое больное место и угадал:

— Да какая там у тебя, к лешему, личная жизнь, Семен?!

— То-то что Семен! — кричу ему категорически. — Семен — туда, Семен — сюда… а я тебе не Семен! Ты меня Семеном не смей! Еще раз услышу — пеняй на себя!

— Так смотр же бытовой санитарии по общежитиям! — слышу, взмолился он из последних сил за дверью. — Общекомбинатский! Итоги по цеху надо подвести! Ты же свой парень, Семен!

Ну, тут уж я совсем контроль над собой потеряла:

— Я не парень! Я женщина! Тем более — девушка! Антонина я! В крайнем случае — Тоня! И точка! Общежитие! Санитария! Итоги подводить!.. А у меня, может, свидание сегодня, а?! У меня, может, любовь до гроба, вся жизнь сегодня решается, такой вариант тебе в голову не приходил, бюрократ казенный?!

Тут он от неожиданности и удивления даже умолк, поперхнувшись, а потом как заорет:

— Выходи, поговорим! Семен! Тоня!

— Фигушки!

— Я не посмотрю, что «Ж» на дверях!

— Попробуй!

— Считаю до трех!

— Хоть до тыщи!

— Выходи!

— Не дождешься!

— Доиграешься!.. — И вдруг совсем другим голосом, ласковым и даже, строго говоря, беззащитным: — Я в сквере подожду, а, Тоня?..

Кстати, девочки убеждают, что у него, у Гошки в смысле, и вправду ко мне симпатия есть, но я это даже обсуждать отказываюсь, эти сказочки глупые.

— Тоня, ладно?.. Ты меня слышишь, Тоня?.. Я подожду!

— Хоть до завтра!.. — И пошла безо всякого настроения под душ.

Сперва горячую воду пустила, намылилась, потом прохладную, стою под душем, прямо-таки чувствую, как ко мне настроение возвращается, бодрость, оптимизм… Как мало, строго говоря, человеку надо, чтоб повеселеть!..

Стою под душем, прихожу в себя, а сама вспомнила, как за мной Гошка на роликах гонялся, и даже рассмеялась: как он виражи на кафеле, вензеля выписывал…

2

Натянула на себя техасы свои замызганные — я на них даже пемзой белые пятна протерла, чтоб моднее, — и пошла не тем выходом, где меня Гошка-дурачок дожидается, а дальним; и только увидела в дверь: и правда, сидит на скамеечке, ноги свои длинные и худущие за версту выставил, роликами по асфальту перебирает в нетерпении, мне даже жалко его стало, но я — ноль внимания.

Такой вариант.

Вышла на солнышко утреннее, а тут как раз и вся ночная смена во двор высыпала, толчея, девчонки после грохота в цехах — что в нашем осново-вязальном, что в ткацком — не говорят, орут во все горло по привычке, ну и смех там всякий, шуточки, последние новости и вообще на волю вырвались, на солнышко, целый день летний впереди, а если, строго говоря, обобщить — и вся жизнь: у нас ведь средний возраст на комбинате двадцать два года, но это средний, а большинство, как и я, после восьмого класса пришли, так что легко можете себе представить, что делается во дворе после смены; а тут еще ребята, мальчики в смысле, моду завели — мотоциклы, прямо весь двор в мотоциклах красных, солнце в никеле играет. На стрижке экономят, но чтоб обязательно — мотоцикл, да еще глушители для форса поснимали, так что такой грохот во дворе стоит — атомная война!

Вадька Максимов — он, как и Гошка, поммастера, только в другой бригаде, цеховой наш физорг на общественных началах, без пяти минут мастер спорта на сто десять метров с барьерами, — Вадька Максимов — а живет он в соседнем общежитии, мужском, рядом с нашим корпусом, — Вадька Максимов ногу занес на мотоцикл садиться, и новенький его «ИЖ» уже мелкой дрожью дрожит, с места рвется, — Вадька увидел меня и обрадовался.

— Семен! — кричит. — Поди сюда! На пару слов.

Совсем, строго говоря, охамелое поколение, если мальчишек иметь в виду. Ему даже в голову не пришло самому первому к девушке подойти, нет — «Семен, поди сюда!» И, что характерно, я подхожу к нему, будто так и надо.

— Семен, — говорит Вадька, — на, снеси к себе пистолет стартовый, я на речку с ребятами подскочу, не потерять бы, а мне в субботу массовый кросс проводить. А потом я за ним забегу, возьми, ладно? — и сует мне в руки пистолетище огромный и черный.

— А он заряженный? — спрашиваю я со скрытой тревогой.

— А как же! — Вадька едва удерживает на месте свой мотоцикл бешеный.

— И стреляет? — интересуюсь я небрежненько и держу пистолет подальше от себя: мало ли что!

— Обязательно! — И в глазах у него уже мелькает то безответственное выражение, при котором от ребят надо держаться подальше.

— Ладно… — говорю я неопределенно, но Вадька выхватил у меня пистолет да как шарахнет из него, у меня даже слов нет, чтоб сказать, как я перетрухнула, а уж девчонки вокруг, те просто завизжали, заахали, кинулись в стороны от ужаса, а Вадька сунул мне обратно в руки пистоль, я и глазом моргнуть не успела, как все они с диким грохотом укатили в неизвестном направлении на речку купаться.