Опрометчивый поступок - [54]

– Вереск очень красив в цвету, правда?

– Мм… – промычал Сэм утвердительно.

– В древности из него варили хмельной напиток. Он назывался вересковый мед.

– Настоящий мед с него, должно быть, тоже неплох. Смотри, сколько пчел!

– Пастухи и охотники устраивали себе ложе из вереска, цветами вверх. Получалось упруго, как матрац.

– Шутишь?

– Честное слово. – Лидия огляделась. – Подумать только, вчера мы весь день блуждали по илу и грязи, и вдруг – такое великолепие!

Они позавтракали, потушили костер, но не торопились отправиться в путь. Лидия не могла оторвать глаз от цветущего вереска, Сэм не мог оторвать глаз от нее, поэтому оба были крайне рассеянны. Потребовалась целая вечность, чтобы собрать немудреные пожитки, уложить их в саквояж, отыскать почти пустую бутылку джина. Сэм вынужден был признать, что хорошо над ней потрудился. Можно было не рассчитывать на то, что вторично удастся напиться до бесчувствия. Надо было срочно выбираться с проклятой пустоши, где он только и делал, что боролся с искушением.

Солнце высоко поднялось над горизонтом, а они все еще не покинули место ночлега. Стоя у края вересковой поросли, они препирались насчет того, какое направление выбрать – на юг к дороге или вверх по течению ручья. Лидия резонно заметила, что поиски дороги пока что себя не оправдали, хотя они два дня честно занимались именно этим. Значит…

Ее перебил долгий заливистый свисток. Девушка буквально подскочила и схватилась за сердце.

– Боже мой, что это?! Ты слышал?

Разумеется, слышал. Такой внятный звук не услышал бы только глухой, как пробка, муж миссис Браун, гувернантки. Сэм замер в полной неподвижности и напряг слух, стараясь определить, откуда донесся звук свистка. Тот повторился. Теперь уже не оставалось сомнений: где-то в отдалении проходила железнодорожная ветка.

Саквояж шлепнулся на землю. Сам того не замечая, Сэм принял стартовую позу для бега: ноги согнуты, правая чуть впереди левой, туловище наклонено вперед. Новое «ту – тууу» – и он бросился бежать что было сил. Он взлетел вверх по склону, где с треском продрался через вересковую поросль, чтобы не терять время, огибая ее; чудом устояв на ногах, проехался вниз по глинистому участку; с налету взял каменистый уклон повыше; с его гребня увидел желанную цель, но не замедлил бега, а, наоборот, понесся скачками так быстро, как только мог. Вопреки расстоянию ошибиться было невозможно: глянцевито – темный, как большой деловитый жук, локомотив тащил за собой цепочку обшарпанных вагонов. Между этим волшебным зрелищем и Сэмом лежало море цветущего вереска, заслонявшее рельсы, поэтому казалось, что состав плывет по пурпурной глади, постукивая исключительно для того, чтобы удержать ритм движения.

Локомотив снова разразился свистком – что за приветливый, ободряющий звук! Догнать и подать знак, пока состав не исчез из виду! Тело работало, как слаженный механизм: сердце гнало по жилам кровь, дыхание вырывалось в унисон с толчками ног, руки двигались взад – вперед, помогая сделать шаг шире; в голове, как команда, снова и снова повторялось: успеть, успеть, успеть!

Лидия бросилась бежать вслед за Сэмом и, хотя вскоре отстала, старалась как могла. Им не пришлось добираться до цивилизации, цивилизация, увы, нашла их сама.

Она так и подумала: увы! – когда бежала за Сэмом, подобрав юбки. Мысли и чувства ее были в полном смятении. Это был настоящий эмоциональный взрыв, причем большинство эмоций было не из приятных. Лидия пыталась с ними справиться, но безуспешно. Откуда взялся этот неуправляемый страх, этот быстро нарастающий гнев, это чувство близкой потери? Ей следовало радоваться тому, что скоро все останется позади. Надо было только остановить поезд

и подняться в вагон. Почти наверняка она встретит там знакомых. А Сэм, что будет с ним? Впрочем, как бы ни повернулась дальше его судьба, ясно одно: он исчезнет из ее жизни навсегда. Больше ей не придется лежать с ним рядом, целоваться с ним, есть пищу, приготовленную на открытом огне.

Лидия уже не бежала, а тащилась следом, отставая все больше, и чувствовала себя хуже некуда. У нее ныла перебинтованная лодыжка, в боках резало от стремительного рывка вверх по склону, сердце колотилось часто и болезненно, до тошноты. Но всего хуже, всего мучительнее было сознание того, что она навсегда покидает болото, где они с Сэмом азартно ловили лягушек, потухший костер, возле которого они спали в обнимку, ручеек, на берегу которого весело спорили, и цветущую, гудящую от пчел вересковую поросль, которой так долго любовались. Все это так много значило, а она навсегда повернулась к этому спиной.

Еще один склон, и показался поезд – часть мира, в который предстояло вернуться. Он был как детская игрушка, этот нелепый, ненужный поезд, затерянный в море вереска, выпускавший облачка дыма, крохотные и жалкие на фоне безбрежного синего неба. Хотелось верить, что все это просто мираж, игра воображения, что реальна только вересковая пустошь – одушевленная, всесильная. Она, Лидия, жила здесь полной жизнью.

На каменистом гребне холма девушка остановилась отдышаться. Она смотрела, как Сэм внизу мчится наперерез поезду, и думала: это конец, конец всему. Он бежал изо всех сил, а сил у него хватало! Он пересек поле под таким углом, чтобы как можно скорее оставить вересковую поросль позади. Теперь он махал руками, прыгал, кричал и только что не бросался под колеса. Лидия видела, как он бежит рядом с одним из вагонов. Он бежал почти минуту, не переставая кричать. Горло ее стеснилось, а когда исход этого отчаянного кросса стал очевиден, она заплакала. Потому что это не был пассажирский поезд. Вагоны были слепые, без окон, и некому было заметить Сэма, некому было его услышать. Длинный хвост дыма, что тянулся за локомотивом, должно быть, скрыл его от глаз машиниста, потому что тот и не подумал замедлить ход. Состав удалялся за пределы видимости – медленно, как казалось издалека, но верно.