Опиум может подождать - [3]

Старичок принял свой стакан, благодарно кивнул и сделал пару глотков. Абсент он пил так, будто в стакане была подкрашенная зеленым вода.

Я тоже сделал глоток. Несмотря на неприглядность заведения, тут подавали не только отличную еду — абсент тоже был неплох. Впервые за довольно долгое время я не чувствовал в напитке привкуса посторонних добавок или трав. А мой собеседник тем временем повертел в руках абсентную ложку, на которой до этого лежал сахар, и продолжил.

— Граф сказал своей жене, что больше не даст ей даже взглянуть на бутылку с опиумной настойкой. Молодая графиня плакала, умоляла мужа сжалиться над ней, но он был глух к ее просьбам. Граф искал в доме место, где можно спрятать бутылку, но жена, знавшая дом не хуже него, каждый раз ее находила. И тогда графу пришла в голову идея, которая показалась ему отличным выходом из положения.

Старичок попыхтел трубкой, с недовольным лицом оглядел ее и заметил, что она погасла. Я достал из кармана спички и положил их на стол рядом с бутылкой.

— В подвале особняка был старый чулан, — продолжил он свою историю, в очередной раз раскуривая трубку. — Единственное место в доме, куда графиня никогда не спускалась: она боялась темноты. Вот туда-то хозяин особняка и отнес бутылку, довольный собой и тем, как удачно он решил проблему. Два дня графиня искала опиумную настойку, но не находила ее. Она проверила каждый уголок дома, заглянула под половицы, обыскала шкафы, но бутылки нигде не было. Последним местом, где она могла оказаться, был темный холодный чулан. Конечно, графиня боялась спускаться туда одна, а поэтому взяла с собой дочь. На тот момент девочке исполнилось три года. Заглянув в чулан, графиня быстро нашла бутылку — та стояла в одном из сумрачных углов. Обрадованная тем, что поиски увенчались успехом, девушка на несколько минут забыла обо всем и принялась открывать бутылку. Ее дочь сидела рядом с ней и дрожала от холода, так как в чулане было не только темно, но и сыро. И стало еще темнее, когда от дуновения ветра массивная деревянная дверь захлопнулась, оставив и ее, и графиню внутри. Бесконечные часы несчастные стучали в дверь, пытались открыть ее, но для ослабевшей графини она была слишком тяжела, а для маленькой девочки — тем более. Граф мог бы услышать их, но он в очередной раз уехал на охоту со своими многочисленными друзьями: после свадьбы он не изменил своим привычкам и продолжил вести разгульную жизнь. Когда он вернулся домой через десять дней, уставший и довольный, то нашел в чулане два мертвых тела. Одно принадлежало его жене, а второе — его дочери. Сложно сказать, умерли ли они от голода, от страха, замерзли или же задохнулись. Но теперь в полнолуние графиня возвращается в эти края.

Я достал из кармана пачку сигарет и, достав одну, закурил.

— Вот как? И зачем?

Старичок пожал плечами. Выражение его лица говорило: «Будто вы не понимаете!».

— Опиум, — коротко ответил он, пыхтя трубкой.

— Очень красивая легенда, — похвалил я. — Вы великолепный рассказчик.

Старичок покачал головой и допил остатки абсента из своего стакана.

— Никто не верит в Графиню до тех пор, пока не встретится с ней, — сказал он. — Так уж устроены люди — им нужно увидеть для того, чтобы поверить.

— Если я ее увижу, то обязательно поверю, — ответил я.

— Вот, возьмите. Считайте, что я вам это подарил.

Я открыл положенный передо мной мешочек и извлек оттуда крошечную деревянную шкатулку со старинной инкрустацией. В шкатулке обнаружилось несколько бурых маслянистых комочков. Также в мешочке я нашел длинную тонкую трубку и пару обрывков веревки, которые при более близком рассмотрении оказались сменными фитилями для опиумной лампы.

— Спасибо за ценный подарок, — улыбнулся я. — Я бы с удовольствием разделил его с вами, но вот где же лампа?

Старичок откинулся на спинку своего стула и посмотрел на меня.

— Хочется верить, что вам она не понадобится.

…В гостиницу я вернулся в начале четвертого утра. Хозяина за стойкой не было — либо он отправился подремать, либо отошел по известным только ему делам. Мне пришлось самостоятельно искать уже знакомый мне огарок свечи. Я водрузил его на импровизированный подсвечник из крохотного фарфорового блюдца с ручной росписью и отправился в свой номер.

Мы со старичком успели опрокинуть еще пару стаканов абсента, так как за хорошей беседой абсент идет лучше любого напитка, алкогольного или безалкогольного. После бара я немного прогулялся по холодному ночному городу (дождь прекратился, но спустился густой, как молоко, туман), но голова у меня до сих пор кружилась, а окружающий мир выглядел чуть более красочным, чем следовало бы. Конечно, в таком состоянии заснуть было невозможно, и теперь я лежал на спине, смотрел в потолок и размышлял, чем бы себя занять. Желательно, таким, чтобы занятие это позволило мне расслабиться и задремать.

Не буду вдаваться в подробности и оскорблять верных хранителей ритуала раскуривания опиумной трубки. Скажу только одно: с помощью жалкого огарка свечи раскуривать ее было не только непривычно, но и неудобно. Со своей задачей я справился минут за десять, после чего снова растянулся на кровати и принялся изучать причудливые узоры потрескавшейся штукатурки на потолке. В номере было прохладно, и тонкое одеяло, конечно же, от холода не спасало. Сейчас бы мне не помешала какая-нибудь графиня под боком, подумал я. Только живая, конечно же. Впрочем, мысли эти быстро оставили меня, сменившись теплым ленивым спокойствием. Узоры штукатурки из хаотичных изломов превратились в наброски талантливых художников, потом — в чьи-то фигуры и лица. Промелькнула мысль о том, что в таком состоянии было бы здорово что-нибудь нарисовать. А потом и мысли о работе испарились. Теперь в голове царила звенящая пустота — то самое поле, на котором в изобилии растут опиумные фантазии. Именно в процессе наслаждения этой пустотой я и задремал, положив остывающую трубку на фарфоровое блюдце. И, если бы судьба в эту ночь была благосклонна ко мне, то я мирно проспал бы до утра, а утром, позавтракав, отправился бы в город. Но в эту ночь судьба благоволила другим.