Опиум может подождать - [5]

Наконец, женщина отстранилась и прикоснулась пальцами к моей щеке.

— Все в порядке, — сказала она и, оглядевшись, кивнула на зеркало. — Посмотри! От твоих ран ничего не осталось.

Я посмотрел в зеркало и убедился в том, что она права: на моей щеке не было ни следа тех самых порезов, которые я видел совсем недавно. Я провел по лицу так, словно желал убедиться в реальности происходящего.

— Не болит? — спросила незнакомка, улыбаясь.

— Нет, не болит. Но посмотри на себя — у тебя все лицо в крови.

Я повернулся к ней и вздрогнул — она стояла прямо за моей спиной. Нахмурившись, я перевел взгляд на зеркало и убедился в том, что в темном стекле прячется только одно отражение: мое.

— Кто ты… — начал я.

— Тс-с-с-с. Не надо ничего говорить. Есть вопросы, на которые не следует знать ответы.

Она обняла меня за шею и вгляделась в мое лицо — так, будто хотела найти в нем что-то знакомое.

— Что ты от меня хочешь? — выдохнул я.

— Ты был гостеприимным хозяином… и я решила побыть с тобой. Мне некуда идти, у меня нет друзей, нет семьи. Ты ведь не прогонишь меня?

Я хотел ответить, что ей следует убираться отсюда и уйти как можно дальше, но какая-то искра, промелькнувшая в ее глазах, заставила меня промолчать. Она смотрела на меня как несчастный обиженный ребенок, как какое-то странное, сверхъестественное существо… и как женщина, обаянию которой мог противиться разве что мертвец.

— Ты ведь не прогонишь меня, Кристофер? — спросила она снова.

Я обнял ее в ответ и поцеловал. Это были самые странные ощущения из тех, которые мне доводилось испытывать. Неправильные, иррациональные ощущения. В них было что-то запретное: бездонное и темное, но вместе с этим кристально чистое. Слишком чистое. Обычно ощущения, которые испытывают люди, всегда немного размыты и неоднозначны, грани наших чувств затуманены — для нашего же блага. Мы не слышим некоторых звуков потому, что они могут повредить нашему слуху. И не можем познать до конца остроту того или иного чувства, потому что иначе сойдем с ума.

Женщина отстранилась неожиданно резко, даже грубо, и прислушалась. Я невольно последовал ее примеру и услышал где-то вдали крик петуха. Небо за окном светлело, близился рассвет.

— Мне пора, — сказала она печально.

— Уже? Но ведь… — Я запнулся. — Останься! Я не прогоню тебя, обещаю! Ты можешь оставаться, сколько хочешь, я…

Незнакомка покачала головой.

— Я не могу остаться. Но я буду думать о тебе, Кристофер. А ты сможешь меня найти.

— Где мне тебя искать?

— Где угодно… там, где ты захочешь.

Я опустился на кровать и долго сидел без движения, глядя на то, как женщина направляется к стеклянным дверям. Она вышла, впустив с улицы облачко холодного тумана, и почти сразу же растворилась в предрассветной мгле. И мне показалось, что рядом с ней шла маленькая девочка в таком же длинном темном плаще.

… Утро для меня наступило часов в двенадцать дня. Я никак не мог понять, проснулся я или же до сих пор пребываю в мире сновидений. Минут сорок я лежал без движения, после чего поднялся, сделал круг по комнате и остановился возле зеркала. Ни ран, ни шрамов на щеке не было, так что я мог бы списать это происшествие на результат игры разыгравшегося воображения… мог бы, если бы не одна небольшая деталь: посеребрённые сединой виски, которые вчера были черными, как восточная ночь.

… Как я могу искать тебя, если я даже не знаю, как тебя зовут? Но, на самом деле, это не так уж и важно. Я буду искать тебя везде, в любом уголке земного шара, куда меня занесет судьба. Буду искать тебя в притонах Лондона, там, где нищие и бездомные тратят последние гроши на стакан джина и затяжку опиума. Буду искать тебя в глубине Французского квартала в Новом Орлеане, там, куда заглядывают лишь те люди, которым нечего терять. Я буду искать тебя в Амстердаме, в квартале Красных Фонарей, там, где запах денег и дорогих женщин можно смешивать с запахом дешевого вина и тоски по чему-то безымянному и невысказанному. Кем бы ты ни была, я найду тебя — и тогда ты будешь моей. А опиум… опиум может подождать.