Оперные тайны - [72]
Клаус-Петер Зайбель, утончённый знаток Вагнера и Рихарда Штрауса, замечательный музыкант, уже знакомый мне по денверской постановке «Саломеи».
Он был просто в шоке, когда увидел режиссёрское «прочтение» этого спектакля, – уж и не помню, кто его сотворил. Этот режиссёр, с которым все носились как с писаной торбой, был тогда в Германии в очень большой моде. Зайбель пытался возражать, аргументировать какие-то иные вещи, но, увы… Мы живём в век «режоперы»!
Достаточно сказать, что действие перенесено в наше время. Саломея была в короткой юбке, в крагах, в чёрных ботинках с высокой шнуровкой, с заплетёнными косичками. Такая Лолита распущенно-дерзкая…
Никакой лирики. Никакой вообще! Этакий кактус в юбке! Клаус Петер меня потом предупредил: «На спектакле будем делать, как мы делали. Потому что без контрастов Саломеи нет. Если нет лиризма, а есть только колючесть, у публики сразу же возникает такое отвращение к героине, что она для неё превращается из такого обаятельного персонажа в отвратительный! Поэтому, Люба, я тебя прошу, не обращай на это внимания. А музыкально делай то, что мы делали с тобой до этого».
Вся сцена во дворце Ирода была построена вокруг огромного бильярдного стола, на котором гоняли шары ортодоксальные иудеи с пейсами, в кипах, чёрных жилетах и белых рубашках…
То есть всё было сознательно поставлено со знаком минус. И Саломея во время своего, какого-то кошачьего танца взбиралась на этот бильярдный стол и гоняла ногами шары, соблазняя всех этих людей и Ирода!
А «на закуску» в заключительной сцене Саломея рожала… голову, отлично помню эту белую рубашку… И ей не приносят голову на серебряном блюде, а она садилась спиной к залу как бы в родовых муках… После чего вынимала эту окровавленную голову из-под рубашки, по которой стекала кровь – там прямо в голове была специальная капсула с кровью. И она эту голову всё время о себя вытирала и тёрлась о неё… Гнусный, мерзкий натурализм – это как минимум!
Роберт был на этом спектакле, он рассказывал потом, что рядом с ним сидела какая-то пожилая пара, и они всё время зажмуривали глаза… Меня принимали отлично, дирижёра – тоже. А режиссёр после премьеры больше не появился!
Но сколько меня, особенно в России, упрекали: мол, ей нельзя это петь… А я знала, что это абсолютно моё! И настоящим талисманом веры в свои силы были для меня слова работавшего со Штраусом Вальтера Тауссига: «Я должен сказать, что вы сделали роль на мировом уровне. Вы сделали именно ту Саломею, которую предполагал Штраус. Он хотел лирический голос, но с большими возможностями и – актрису! Актрису и певицу, которая умеет двигаться и хорошо выглядит».
Да и внук Рихарда Штрауса Кристиан, который в 1995 году был на премьере Мариинской «Саломеи» именно там, где она была написана, в Обераммергау, сказал мне: «Да, я думаю, что дед именно для такой, как вы, написал свою “Саломею”». Поэтому я горжусь этой ролью.
А уже потом я получила письмо от Карлоса Кляйбера, в котором он назвал меня одной из лучших Саломей за всю историю… Какое счастье получить такую оценку от поистине гениального человека!
«Медведь» из сант-агаты
Итальянская нация по историческим меркам очень молода. Как и нация немецкая, она сложилась только во второй половине XIX века. И нынешняя Германия, и нынешняя Италия в год рождения Верди и Вагнера представляли собой настоящие «лоскутные одеяла», то есть множество небольших государств, нередко враждовавших друг с другом. Верди, например, родился на территории Пармского герцогства, и ведь были ещё и герцогство Миланское, и Папская область, и Сардинское королевство, и Королевство обеих Сицилий – иначе Неаполитанское…
И тех, кто жил в них, чаще называли не итальянцами, а пьемонтцами, ломбардцами, сицилийцами… И сегодня занимающая нижнюю часть Апеннинского «сапога» территория бывшего Королевства Обеих Сицилий во многом отличается от Северной Италии.
Так что совсем не зря злые языки иногда острят сегодня, что итальянцы ощущают себя единым народом только в дни матчей своей футбольной сборной. И вышло так, что первые, самые главные штрихи к портрету новой нации нанёс человек по имени Джузеппе Фортунио Франческо Верди. В недавнем списке самых великих итальянцев он занял второе место вслед за Леонардо да Винчи.
Мы уже говорили, вспоминая Моцарта, о том, что для театральной публики тех времён национальность игравших на сцене персонажей не имела никакого значения – люди в первую очередь считывали смыслы представления, а не «пятые пункты», и пресловутым «эзоповым языком» они владели ничуть не хуже, чем мы!
И в цыганке Азучене, и в гунне Аттиле, и в испанце ди Позе, и в эфиопке Аиде, и в египтянке Амнерис, и в мавре Отелло, и в англичанине Фальстафе, и в шведе Густаве III (он же американец Ричард Варвик) те, кто жил и в бывших королевствах и герцогствах, и в новой Италии, видели в первую очередь самих себя. А зрители в других странах – в первую очередь итальянцев!
И многим из того лучшего, что думают народы мира о сегодняшних итальянцах, они в немалой степени обязаны именно Джузеппе Верди.
А Медведь и сам не прост…
Замечательный итальянский поэт Габриэле д'Аннунцио писал о нём:
Второй том новой, полной – четырехтомной версии воспоминаний барона Андрея Ивановича Дельвига (1813–1887), крупнейшего русского инженера и руководителя в исключительно важной для государства сфере строительства и эксплуатации гидротехнических сооружений, искусственных сухопутных коммуникаций (в том числе с 1842 г. железных дорог), портов, а также публичных зданий в городах, начинается с рассказа о событиях 1842 г. В это время в ведомство путей сообщения и публичных зданий входили три департамента: 1-й (по устроению шоссе и водяных сообщений) под руководством А.
В 1940 году в Гааге проживало около восемнадцати тысяч евреев. Среди них – шестилетняя Лин и ее родители, и многочисленные дядюшки, тетушки, кузены и кузины. Когда в 1942 году стало очевидным, чем грозит евреям нацистская оккупация, родители попытались спасти дочь. Так Лин оказалась в приемной семье, первой из череды семей, домов, тайных убежищ, которые ей пришлось сменить за три года. Благодаря самым обычным людям, подпольно помогавшим еврейским детям в Нидерландах во время Второй мировой войны, Лин выжила в Холокосте.
«Весна и осень здесь короткие» – это фраза из воспоминаний участника польского освободительного восстания 1863 года, сосланного в сибирскую деревню Тунка (Тункинская долина, ныне Бурятия). Книга повествует о трагической истории католических священников, которые за участие в восстании были сосланы царским режимом в Восточную Сибирь, а после 1866 года собраны в этом селе, где жили под надзором казачьего полка. Всего их оказалось там 156 человек: некоторые умерли в Тунке и в Иркутске, около 50 вернулись в Польшу, остальные осели в европейской части России.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дневники Максимилиана Маркса, названные им «Записки старика» – уникальный по своей многогранности и широте материал. В своих воспоминаниях Маркс охватывает исторические, политические пласты второй половины XIX века, а также включает результаты этнографических, географических и научных наблюдений. «Записки старика» представляют интерес для исследования польско-российских отношений. Показательно, что, несмотря на польское происхождение и драматичную судьбу ссыльного, Максимилиан Маркс сумел реализовать свой личный, научный и творческий потенциал в Российской империи. Текст мемуаров прошел серьезную редакцию и снабжен научным комментарием, расширяющим представления об упомянутых М.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.
У каждой эпохи есть и обратная, неприглядная сторона. Просвещение закончилось кровавой диктатурой якобинцев и взбесившейся гильотиной. Эротомания превратилась в достоинство и знаменитые эротоманы, такие, как Казанова, пользовались всеевропейской славой. Немодно было рожать детей, и их отправляли в сиротские приюты, где позволяли спокойно умереть. Жан-Жак Руссо всех своих законных детей отправлял в приют, но при этом написал роман «Эмиль», который поднимает важные проблемы свободного, гармоничного воспитания человека в эпоху века Разума.
Как чума повлияла на мировую литературу? Почему «Изгнание из рая» стало одним из основополагающих сюжетов в культуре Возрождения? Чем похожи «Властелин Колец» и «Война и мир»? Как повлиял рыцарский роман и античная литература на Александра Сергеевича Пушкина? Почему «Дон Кихот» – это не просто пародия на рыцарский роман? Ответы на эти и другие вопросы вы узнаете, прочитав книгу профессора Евгения Жаринова, посвященную истории культуры и литературы, а также тонкостям создания всемирно известных шедевров.
Как барокко может быть безобразным? Мы помним прекрасную музыку Вивальди и Баха. Разве она безобразна? А дворцы Растрелли? Какое же в них можно найти безобразие? А скульптуры Бернини? А картины Караваджо, величайшего итальянского художника эпохи барокко? Картины Рубенса, которые считаются одними из самых дорогих в истории живописи? Разве они безобразны? Так было не всегда. Еще меньше ста лет назад само понятие «барокко» было даже не стилем, а всего лишь пренебрежительной оценкой и показателем дурновкусия – отрицательной кличкой «непонятного» искусства. О том, как безобразное стало прекрасным, как развивался стиль барокко и какое влияние он оказал на мировое искусство, и расскажет новая книга Евгения Викторовича Жаринова, открывающая цикл подробных исследований разных эпох и стилей.
В новой книге Василия Горчакова представлена полная история жанравестерн за последние 60 лет, начиная с 60-х годов прошлого века и заканчивая фильмами нового времени. В книге собрано около 1000 аннотированных названий кинокартин, снятых в Америке, Европе и других странах. «Жанр живет. Фильмы продолжают сниматься, причем не только в США и Италии. Другие страны стремятся внести свою лепту, оживить жанр, улучшить, заставить идти в ногу со временем. Так возникают неожиданные и до той поры невиданные симбиозы с другими жанрами – ужасов, психологического триллера, фантастики.