Оперные тайны - [71]
Эгоян при помощи различных проекций поставил этот спектакль, как повесть о жизни Саломеи. Вот, например, эта сцена с Иоканааном – та самая, где она говорит: «Я хочу твои губы поцеловать, я хочу в твои глаза посмотреть, ну посмотри же на меня, Иоканаан, ты меня полюбишь».
Там был рядом такой огромный экран, и Саломея моя рисовала штифтом на этом экране. Прямо под моей рукой возникали губы, глаза, его волосы, его тело, которое она сравнивает с цветом слоновой кости… очень чувственная сцена! А потом, когда он ей отвечает: «Нет, дочь Содома и Гоморры, поди прочь…»
Она вдруг брала тот штифт, которым рисовала, и всё нарисованное быстро-быстро замазывала каким-то чудовищным, отвратительным чёрно-коричневым цветом. Эгоян говорил: «Люба, только работать с музыкой! Вот здесь возникает этот аккорд – и ты вступаешь в противоречие с красотой: «Ты ужасен, твои губы и волосы жутки…» И черкать прямо вот так, вот по этому экрану! Публика всякий раз при этом просто ахала, выдыхала от ужаса…
То есть Эгоян сотворил настоящее кино, и я просто обожала этот спектакль! Да и не только я. Когда были сыграны десять спектаклей, публика потребовала ещё два! На следующий сезон спектакли повторили, и билеты «разлетелись» все и сразу…
После экрана был танец… Хотя в том спектакле танца как такового не было. Танец мне памятен по другим постановкам. Например, в Детройте и Сиэтле. Имени постановщика, точнее, постановщицы я, к сожалению, сейчас не помню – помню, что она была совершенно потрясающей красоты и таланта высокая стройная афроамериканка из New York City Ballet, немало поработавшая в Голливуде.
Девочки, сопровождавшие танец, были одеты в абсолютно чёрные длинные бурки. Лица были тоже полностью закрыты – только прорези для глаз. А в руках кинжалы, вообще всё это уходило в тёмный, глубокий и мистический мир стран Магриба… Моя героиня начинала этими ножичками играть, девочки постепенно сбрасывали свои покрывала, а Саломея – вслед за ними, она бросала им бесконечное количество браслетов, украшений, как бы в подачку!
Потом Саломея начинала с ними играть на этих сабельках-ножичках! При этом сцена была абсолютно пустой. Только курильницы, которые источали восточные ароматы, струившиеся и в зал… Из клубов этого дыма показывались какие-то части тела и танцовщиц, и Саломеи, руки или ноги… Зрители потом рассказывали мне, что у них начинался полный амок, как у Цвейга! Это было очень экзотично и очень по-восточному, но вместе и чуть по-голливудски.
Очень неожиданно в современном антураже мне довелось петь Саломею в Германии. Вот Ирод и всё его окружение просят Саломею станцевать. Она взбирается на бильярдный стол и начинает интригующе снимать с себя перчатки, пояс, чулок – дьявольский танец! Семь раз она повторяет: «Дай мне голову Иоанна Крестителя на серебряном блюде!» Интонация, как у тинейджеров: «А я хочу, а мне дай!» Это было просто страшно – у публики просто волосы дыбом вставали…
А что было в Торонто? Были невероятной величины качели, которые спускались с самой что ни на есть верхотуры, потому что тамошний Center for Performing Arts, где давали спектакли, – это, по сути, совсем не театр, а огромная арена. Качели эти летали, парили над всем пространством сцены, и я садилась на них.
За моим платьем тянулся огромный длинный шлейф, или трен – как угодно, – и на него проецировались изображения, такая повесть о жизни моей героини. Вот Саломея маленькая идёт по лесу. Вот страшные картины её детства в царстве Ирода, эти дворцы, эти пиры, эти здоровенные мужики, которые её вожделели. Вот нынешний муж её матери, Иродиады, травит ядом её отца. Вот похотливые сцены между придворными, между Иродом и её матерью. Всё это было сделано необычайно красиво.
Красиво, но совсем не безопасно. А вдруг качели остановятся и я застряну во всех этих проводах? Поэтому у меня была дополнительная страховка – по 200 тысяч долларов США на каждый спектакль. На тот случай, если, не дай бог, что-то случится. Поэтому всякий раз после того как я спускалась с этих качелей, меня встречал директор театра и говорил: «Слава богу, всё хорошо!» И на протяжении всех этих десяти или двенадцати спектаклей «Саломеи» его, беднягу, просто трясло, он был весь мокрый… Только чтобы я нормально приземлилась… Но машинерия в городе Торонто работала очень хорошо!
Атом Эгоян предложил сразу после «Саломеи» сделать с ним Хрисофемиду в «Электре» и Лулу в опере Альбана Берга. Он даже сказал мне: «Ты Лулу моей режиссёрской мечты!» Но ни на то, ни на другое я не согласилась. «Лулу» я как-то побаивалась – там просто оставляешь голос. А Хрисофемида после Саломеи мне очень нравилась музыкально, вокально, но драматически роль достаточно бледная. Там надо петь либо Электру, либо ничего.
А Электра тоже очень нагружает голос. Очень нагружает. Гораздо больше, чем Саломея, потому что в Саломее есть чисто лирические куски, а вот в Электре материал очень «крикучий»!
Кактус в юбке
И совершенно противоположной по смыслу, по идеям была «Саломея», поставленная в сезоне 2003/04 года во Франкфурте, – очень страшный и кровавый спектакль. И вдобавок на редкость скандальный! Дирижировал им
Второй том новой, полной – четырехтомной версии воспоминаний барона Андрея Ивановича Дельвига (1813–1887), крупнейшего русского инженера и руководителя в исключительно важной для государства сфере строительства и эксплуатации гидротехнических сооружений, искусственных сухопутных коммуникаций (в том числе с 1842 г. железных дорог), портов, а также публичных зданий в городах, начинается с рассказа о событиях 1842 г. В это время в ведомство путей сообщения и публичных зданий входили три департамента: 1-й (по устроению шоссе и водяных сообщений) под руководством А.
В 1940 году в Гааге проживало около восемнадцати тысяч евреев. Среди них – шестилетняя Лин и ее родители, и многочисленные дядюшки, тетушки, кузены и кузины. Когда в 1942 году стало очевидным, чем грозит евреям нацистская оккупация, родители попытались спасти дочь. Так Лин оказалась в приемной семье, первой из череды семей, домов, тайных убежищ, которые ей пришлось сменить за три года. Благодаря самым обычным людям, подпольно помогавшим еврейским детям в Нидерландах во время Второй мировой войны, Лин выжила в Холокосте.
«Весна и осень здесь короткие» – это фраза из воспоминаний участника польского освободительного восстания 1863 года, сосланного в сибирскую деревню Тунка (Тункинская долина, ныне Бурятия). Книга повествует о трагической истории католических священников, которые за участие в восстании были сосланы царским режимом в Восточную Сибирь, а после 1866 года собраны в этом селе, где жили под надзором казачьего полка. Всего их оказалось там 156 человек: некоторые умерли в Тунке и в Иркутске, около 50 вернулись в Польшу, остальные осели в европейской части России.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дневники Максимилиана Маркса, названные им «Записки старика» – уникальный по своей многогранности и широте материал. В своих воспоминаниях Маркс охватывает исторические, политические пласты второй половины XIX века, а также включает результаты этнографических, географических и научных наблюдений. «Записки старика» представляют интерес для исследования польско-российских отношений. Показательно, что, несмотря на польское происхождение и драматичную судьбу ссыльного, Максимилиан Маркс сумел реализовать свой личный, научный и творческий потенциал в Российской империи. Текст мемуаров прошел серьезную редакцию и снабжен научным комментарием, расширяющим представления об упомянутых М.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.
У каждой эпохи есть и обратная, неприглядная сторона. Просвещение закончилось кровавой диктатурой якобинцев и взбесившейся гильотиной. Эротомания превратилась в достоинство и знаменитые эротоманы, такие, как Казанова, пользовались всеевропейской славой. Немодно было рожать детей, и их отправляли в сиротские приюты, где позволяли спокойно умереть. Жан-Жак Руссо всех своих законных детей отправлял в приют, но при этом написал роман «Эмиль», который поднимает важные проблемы свободного, гармоничного воспитания человека в эпоху века Разума.
Как чума повлияла на мировую литературу? Почему «Изгнание из рая» стало одним из основополагающих сюжетов в культуре Возрождения? Чем похожи «Властелин Колец» и «Война и мир»? Как повлиял рыцарский роман и античная литература на Александра Сергеевича Пушкина? Почему «Дон Кихот» – это не просто пародия на рыцарский роман? Ответы на эти и другие вопросы вы узнаете, прочитав книгу профессора Евгения Жаринова, посвященную истории культуры и литературы, а также тонкостям создания всемирно известных шедевров.
Как барокко может быть безобразным? Мы помним прекрасную музыку Вивальди и Баха. Разве она безобразна? А дворцы Растрелли? Какое же в них можно найти безобразие? А скульптуры Бернини? А картины Караваджо, величайшего итальянского художника эпохи барокко? Картины Рубенса, которые считаются одними из самых дорогих в истории живописи? Разве они безобразны? Так было не всегда. Еще меньше ста лет назад само понятие «барокко» было даже не стилем, а всего лишь пренебрежительной оценкой и показателем дурновкусия – отрицательной кличкой «непонятного» искусства. О том, как безобразное стало прекрасным, как развивался стиль барокко и какое влияние он оказал на мировое искусство, и расскажет новая книга Евгения Викторовича Жаринова, открывающая цикл подробных исследований разных эпох и стилей.
В новой книге Василия Горчакова представлена полная история жанравестерн за последние 60 лет, начиная с 60-х годов прошлого века и заканчивая фильмами нового времени. В книге собрано около 1000 аннотированных названий кинокартин, снятых в Америке, Европе и других странах. «Жанр живет. Фильмы продолжают сниматься, причем не только в США и Италии. Другие страны стремятся внести свою лепту, оживить жанр, улучшить, заставить идти в ногу со временем. Так возникают неожиданные и до той поры невиданные симбиозы с другими жанрами – ужасов, психологического триллера, фантастики.