Оперные тайны - [65]

 Фонтан Саломеи в Мюнхене

С другой – на этом посту, которым он явно тяготился, автор «Саломеи» пробыл всего полтора года. Его уволили после того, как гестапо вскрыло его письмо к Цвейгу, в котором было немало резких слов о властях предержащих. «Резких» движений – например, эмигрировать, как братья Манн, Марлен Дитрих и очень многие другие – он себе позволить не мог. Всё-таки к моменту прихода нацистов к власти ему было почти семьдесят. И никто, кроме него, не мог защитить от концлагеря и гибели жену своего сына, которая была еврейкой.

Оставалось, по-русски говоря, держать фигу в кармане. Его заместитель по Имперской музыкальной палате, гениальный Вильгельм Фуртвенглер, иногда мог себе позволить еле различимые знаки протеста, как, скажем, известный эпизод с платком. А что оставалось Штраусу, резко отрицательно относившемуся к идеям нацизма? Ради семьи приходилось идти на не слишком приятные компромиссы. Скажем, водить дружбу с гауляйтером Вены, бывшим главой гитлерюгенда Бальдуром фон Ширахом. Тот был большим поклонником музыки Штрауса и неизменно предупреждал его о готовившихся облавах на евреев, к которым принадлежала и невестка Штрауса Алиса.

Обераммергау. Театр Страстей Христовых

Оставалось как можно реже покидать свою «малую родину» – Баварию. Штраус, уроженец Мюнхена, обожал этот край. Там, на вилле, у него был свой мир, там он был полновластным хозяином. Там был его ближний круг – жена, близкие друзья, среди которых было немало евреев, как Шёнберг. Как Генрих и Томас Манн, которые часто бывали у него до тех пор, пока не покинули Германию. Там можно было не стесняться в выражениям и не особо бояться быть схваченным нацистами, образно говоря, за горло. Даже зная о том, что и Гитлер был весьма неравнодушен и к Баварии, и к Мюнхену. Но помнить при этом тем не менее, что от Гармиша до Дахау менее часа езды…

«Саломея» в Театре Страстей

Очень символично, конечно, что первую свою «Саломею» я впервые спела именно в этих дивных местах. Есть такая точка на карте Баварии – Обераммергау, в четверти часа езды от Гармиш-Партенкирхена. Обераммергау считается одной из самых красивых деревень не только Баварии, но и всей Германии.

Там есть красивое старинное сооружение с колоннадой и античным портиком. Это театр, знаменитый Passion Festspielhaus – сцена его находится под крышей, но четыре с половиной тысячи зрителей располагаются под открытым небом.

В XVII веке во время одной из эпидемий чумы жители деревни поклялись сыграть на сцене «Страсти Христовы». И сейчас каждые 10 лет представление повторяется. Подобные спектакли игрались во многих средневековых городах, но со временем они прекратились. А вот жители Обераммергау традиции хранят, чтут и повторяют спектакль каждые 10 лет. В остальное же время здесь играют оперы и драмы.

В 1995-м Мариинский театр открывал фестиваль музыки Рихарда Штрауса премьерой «Саломеи» – первое представление на невских берегах состоялось уже после выезда в Баварию! До сих пор помню, какой был, театральным языком говоря, мандраж. Трансляция спектакля шла на всю Европу. Накануне премьеры немцы были снисходительно-ироничны: «Ну что, в самом деле, нам с вами могут показать эти русские?» И совсем не зря не раз и не два вспоминалась мне в Германии чисто русская поговорка о том, куда не стоит соваться со своим самоваром…

А после премьеры мы получили совершенно сверхъестественные отзывы. В том числе и я – некоторые цитаты из газет я процитировала в первой своей книге. Сводились они к тому, что, пожалуй, Любовь Казарновская показала то, что немцы называют Welt Class – мировой класс – в плане стиля, голоса, языка, подачи образа и актёрской игры. И внук Рихарда Штрауса был того же мнения… Как я была счастлива и горда!

Подробнее об этом очень памятном для меня спектакле, да и о других постановках «Саломеи», в которых я пела, расскажу в следующей главе.

«Как прекрасна принцесса саломея…»

«Саломея» для меня – да и не только для меня! – это одна из лучших опер XX века. Лучших honoris causa, по совокупности качеств: по драматургии, по музыкальному языку, по цельности. Наконец, в ней, как в драме эпохи классицизма, соблюдены три аристотелевских единства. Единства места – дворец Ирода, времени – один вечер и действия, в центре которого – Саломея.

Она для меня в одном ряду с Тоской, Виолеттой, Мими, Татьяной, Графиней, в ряду совершенно фантастических женщин, которых я называю femme fatale. Роковая женщина. Или, лучше сказать, женщина-судьба. И это в пятнадцать-то лет!

В музыке же ни единого «провального» такта. Кто-то из музыковедов, кажется, ворчал, что-де танец Саломеи – это вставной номер, он слабее по музыке, чем остальная опера. Bullshit, как говорят американцы – ерунда. Чушь собачья. Сцена танца – грандиозная музыка, хотя и явным «поклоном» в сторону танцевальности.

А после – эта кошмарная сцена с ксилофоном и другими новыми музыкальными инструментами, когда ничего не слышно… Пошли уже в каземат охранники? Уже рубят пророку голову? Вообще – что происходит? Когда я это учила, у меня просто волосы вставали дыбом.

Тут Штраус исполнительницу не жалеет. Голос взмывает из подвала в такие высоты… И потом опять в «подвал», соль-бемоль внизу, то есть фа-диез малой октавы. Разброс – две с половиной октавы, и всё сполна надо озвучивать, потому что оркестр там очень плотный.