Оперные тайны - [49]

Она не кокетка. Не куколка наряженная. А настоящая, стопроцентная, живая до последнего донышка, простая, милая, жаждущая счастья, любви и красивой жизни прелестная девочка, сторицей расплатившаяся за свои хотения… За это я её и люблю.

«…И ото сна опять восстав, читай усиленно устав»

Вскоре после того как Пуччини купил виллу в Торре-дель-Лаго, к нему зачастила компания ближайших друзей, с которыми его связывали общие воспоминания о не слишком сытых днях в миланских мансардах.

Но теперь-то деньги у них были! Отчего не повеселиться от души? И молодые жизнелюбы объединились в клуб, который, как и следующая опера Пуччини, был назван «Богемой». Как у всякого уважающего себя клуба, у него был устав.

Читаем – и завидуем!

1. Все члены клуба обязуются хорошо себя чувствовать и хорошо питаться.

2. Надоедливые люди с больным желудком, педанты и слабоумные в клуб не допускаются.

3. Председатель клуба помогает и одновременно противодействует кассиру, собирающему членские взносы.

4. Кассир имеет право смыться вместе с кассой.

5. Освещение осуществляется с помощью керосиновых ламп.

6. Строго запрещаются все приличные игры.

7. Запрещается молчание.

8. Мудрость не допускается даже в виде исключения.

«Mi chiamano mimi…»

От слова «богема» – la boheme – так и веет чем-то цыганским… От Богемии, региона в современной Чехии, где с давних времён во множестве жили цыгане, хотя само название области происходит от названия переселившегося в неё в первых годах нашей эры галльского племени Boi-Heim («дом бойев»),

А цыгане – это не только романтические костры, игра на скрипке и гитаре, звон золотых украшений и женские волосы цвета воронова крыла. Это и кражи, и жульничество, и отрывание подмёток на ходу, и демонстративное презрение ко всем и всяческим законам. Так что к середине позапрошлого века слово «богема» было едва ли не бранным.

Тому, что мы вкладываем в него совсем иной смысл, мы обязаны Анри Мюрже, автору романа, впоследствии переделанного в драму «Сцены из жизни богемы». А по драме этой и были написаны и знаменитые оперы Джакомо Пуччини и Руджеро Леонкавалло, и сарсуэла испанца Амадео Вивеса, и оперетта «Фиалка Монмартра» Имре Кальмана.

Настолько поразил современников – да и Пуччини тоже! – трогательный рассказ о свободных людях, молодых людях, которые в полной бедности живут как хотят, пишут и рисуют как хотят, перебиваются с хлеба на квас – точнее, на дешёвое вино, но при этом абсолютно счастливы. «Роман Мюрже – только роман ли это? – такой человечный, овеянный мечтой, такой весёлый и в то же время печальный, меня восхитил», – признавался потом будущий автор «Богемы».

Видимо, вспоминая собственную голодную юность в чердачной каморке на via Solferino в Милане, которую он делил с кузеном и младшим братом Микеле. «Еда на столе за вечерней трапезой всякий раз бывала такой скудной, что трое проголодавшихся юношей не спешили расправиться с ней, желая оттянуть печальную минуту, когда станет ясно, что есть уже просто нечего», – напишет много лет спустя один из друзей Пуччини.

Ни гроша в кармане, но зато – алтын в душе. «Богемой называют всякую интеллигентную бедноту, которая артистически весело и беззаботно переносит лишения и даже с некоторым презрением относится к благам земным» – так определяет суть явления выходивший как раз в те годы словарь Брокгауза и Эфрона.

Хотя был и другой взгляд. Скажем, Большая советская энциклопедия образца 1937 года определяет богему как полностью деклассированную часть художественной интеллигенции в буржуазном обществе…

Бульвар Тампль. Фотография Луи Дагера

Я часто вспоминаю давно вошедшую в историю фотографию Луи Дагера – первую, на которой присутствует человек. Это странно пустынный парижский бульвар Тампль. 1838 год. Снимок сделан сверху – не исключено, что из окна какой-то мансарды. Возможно, даже очень похожей на ту, в которой жили Рудольф, Марсель, Шонар и Коллен. Ту, куда поднялась за своей судьбой Мими…

Пустынен бульвар потому, что постоянно двигавшиеся люди и экипажи при семиминутном экспонировании снимка просто не успевали на нём «отпечататься». А человек, который спокойно стоял возле ящика чистильщика сапог, – успел! Кто это? Мы никогда этого, конечно, не узнаем.

Но отчего не предположить, что это как раз 17-летний в ту пору Анри Мюрже, который ещё не подозревает о своей миссии. Не подозревает, что именно ему суждено так ярко запечатлеть весь срез эпохи 1830-х – 1850-х годов, эпохи зарождения того, что впоследствии назовут импрессионизмом. Не только в оказавшейся в авангарде импрессионизма живописи, литературе или музыке, но и в человеческих отношениях, не лишённых подчас фривольности. И это очень чутко ощутил Мюрже.

Леонкавалло, погодок Пуччини, был одним из авторов либретто «Манон Леско» – первой по-настоящему успешной оперы композитора из Лукки. И Пуччини не мог не знать, что именно Леонкавалло первым заинтересовался «Сценами из жизни богемы» как сюжетом для оперы… Вот тут и начинается грустная история о том, как насмерть поссорился Джакомо Микелевич с Руджеро Винцентовичем… Пуччини, конечно, предупредил коллегу по композиторскому цеху о том, что начинает писать оперу на тот же сюжет – так сказать, «иду на вы»! – и можно сегодня сколько угодно рассуждать о порядочности, об этичности такого поступка. Но мы знаем и результат этого уникального музыкального состязания!