Операция «Жизнь» продолжается… - [10]

Один раз, очухавшись, увидел, как село бомбят вертушки, но бомбардировку эту ощутил уже отстранено, словно смотрел мультфильм, персонажем которого себя больше не осознавал: накроют, не накроют — ему-то теперь какое дело?

Очнувшись в другой раз, Леха увидел, как в развороченном буграми мясе, которое раньше было его ногой, копошатся опарыши — десятки, сотни белых червей ели его еще живую плоть. Долго смотрел на них, не понимая, чего они хотят — разве не знают, что он еще живой? Потом пробило страхом — так и сожрут посреди этого поля. Эти опарыши переломили его сознание, выдернули из мира бредовых чудовищ, вернув в мир живых, и ему вдруг чертовски, до тошноты, захотелось жить. Счистив червей штык-ножом, Леха сумел изгольнуться и помочиться в рану…

А когда он очнулся в следующий раз, его нашли.

— Слышу — шепот. Ну, наконец-то, думаю, пацаны… Я ж все жду, пока раненных собирать начнут. Я им тоже тихонечко так — пацаны, пацаны, я здесь! Подходят человек пять, смотрю — нет, не пацаны. Обросшие мужики. «Ты кто?» Раненный, говорю……дырка же, опарыши, полсапога крови… «А ты знаешь, кто мы?» «Знаю, — говорю, — боевики». Они мне нож к горлу: «Ну что, мы тебя в плен забираем». «Да мне, уже, — говорю, — как-то…берите». Двое ж суток без воды, без ничего — в коматозе уже полном.

Притащили его то ли в школу, то ли в детский сад какой. Там другие бородатые, опять нож к горлу — ах ты сука, мусульманин, а против своих воюешь, братьев-мусульман убиваешь! Опять давай голову резать.

— Я говорю — я русский! Просто я в Башкирии живу, там у нас все такие! У меня крест был, я им крест показываю — вот, я русский. Они в замешательство впали. Это и сыграло роль. Начали допрашивать: «Ты кто?» Я отвечаю: «Младший сержант Новиков». «Молодец, не соврал. Раз не соврал, мы тебя резать пока не будем». Я говорю: «А с чего вы взяли, что я не соврал?» «А вон, посмотри, — и рукой показывают, — это твой лейтенант, Кортиков Дима». Я слышал, что кто-то стонет, но не знал кто. На год или на два меня старше был… В общем, поговорили они со мной, а потом пошли и отрезали моему лейтенанту голову… В этот момент я понял, что меня убьют.

Голову Лехе резали девять раз, но каждый раз он как-то отмазывался. Понял одно — надо вести себя нестандартно. Сбить с толку, зацепиться языками и загрузить. Только это и спасало.

— Нож подставляют, я — подожди, подожди, дай покурю, потом отрежешь! Потом зажигалку. Потом — можно себе оставлю? Зачем человеку, которому сейчас голову отрежут, зажигалка? Мелочи, а они сбивают с толку. У меня была «Прима», а она ж вонючая. Смотрю, один уже несет две пачки «Парламента» — на кури нормальные, а то дышать нечем… И каждый раз я вот как-то отмазывался. Есть люди, которые сломались — режь меня, делай что хочешь, лежит, как овечка. У меня этого не произошло, как-то пытался бороться за жизнь. Даже как-то интересно было. Такие дискуссии разводил…

В этой школе продержали Леху недолго — один день всего. Назавтра повезли куда-то в тыл.

Когда боль после тряски отпустила, и смог он различать предметы, оказалось, что находится Леха в комнате. У двери — мужики с автоматами. И здоровый один среди них, как-то особенно бородатый — сразу видно что главный. Глянул на Леху: «Больно?». Больно. Что-то сказал по-своему и ушел. Через какое-то время появился врач, стал осматривать рану. «Знаешь, кто это был?» — спрашивает. «Нет, не знаю». «Это Шамиль Басаев, наш командир». И вот там, в штабе у полевого командира Шамиля Басаева, глядя как врач боевиков бинтует ему ногу, окончательно понял Леха — не будут его резать. Принял почему-то Басаев такое решение.

— Басаев на меня произвел впечатление… Ну, не знаю, обычный мужик. Вот придут сейчас какие-то левые люди и начнут убивать наших родственников, ты ведь тоже возьмешь автомат и тоже пойдешь убивать, правильно? И они также. К этой войне относятся так — не лезьте на нашу землю, Россия хочет установить свои порядки, мы и воюем. «А на фига на Дагестан пошли?», — спрашиваю. Они не смогли мне на это ответить. «Да вы, говорю, триста лет воюете, не работаете, ничего не делаете». «Ты поговори нам тут, сейчас доумничаешься» — за нож сразу… Да — гады, козлы, сволочи. Но один вот принес мне сигарет. Второй ночью, когда я лежал, принес мне бутылку коньяка — болит, он видит же. «Пей, говорит, легче станет». Я говорю — я три дня не ел ничего, сейчас сблюю вам, вы меня прирежете. Он принес лепешку и пару сосисок — смотри только моим ничего не рассказывай. Боевиков я ненавижу — они убивали моих друзей. Но они и оставили мне жизнь… Я даже не знаю, у меня путаются мысли, осуждать их или что. Я научился прощать.

Из этого штаба, опять же по приказу Басаева, перевезли Леху в Грозный, в городскую больницу, где на излечении находились раненные боевики. И здесь случилось второе чудо — чеченцы Леху прооперировали, собрали ему ногу и даже… поставили аппарат Илизарова!

— Наркоза у них не было, начали резать на живую. Я минут пять-десять орал, потом вырубился. Проснулся — на ноге стоит аппарат Илизарова…

Жил Леха в этой больнице в уголке, как кошка. И относились к нему как кошке — надо раз в день покормить, кинут кусок хлеба и кружку воды — и опять забудут. Убивать не убивали, но и радости от Лехиного присутствия здесь тоже никто не испытывал — враг все-таки, понятно.