Операция «Шейлок». Признание - [97]

— Прежде всего, — говорил Таль, — нам хотелось бы узнать, как вы сами живете в Америке, будучи евреем, и как вы урегулировали конфликты, которые описаны в ваших рассказах. Что сейчас с «американской мечтой»? По рассказу «Эли-изувер» кажется, будто единственный способ быть евреем в Америке — это быть фанатиком. Согласитесь ли вы, что это действительно единственный способ? А если совершить алию? В Израиле, в нашем обществе, негативно относятся к религиозным фанатикам. Вы пишете о страданиях…

Девора подметила, что я нетерпеливо жду, пока Таль закончит допрашивать меня посреди холла, и прервала его — тихим, прелестнейшим голоском проговорила на своем английском, несколько далеком от совершенства:

— У нас красивая школа, около озера Киннерет, много деревьев, трав и цветов. Очень красивое место под Голанскими высотами. Такое красивое, что оно считается Раем. Мне кажется, вам там понравится.

— Нас поразил, — продолжал Таль, — красивый литературный стиль, которым вы пишете, и, однако, не все проблемы нашли свое решение в наших умах. Конфликт между еврейской идентичностью и принадлежностью к гражданам другого государства, ситуация на Западном берегу и в секторе Газа, проблема двойной лояльности, как в деле Полларда, и ее влияние на американскую еврейскую общину…

Я вскинул руку, чтобы остановить поток его слов:

— Я польщен, что вам это интересно. Сейчас мне нужно попасть в другое место. Я напишу вашей учительнице.

Но мальчик приехал в Иерусалим из долины Иордана первым автобусом, он нервно дожидался в холле, пока я проснусь и начну свой день, и набрался такой решимости, что пока не был готов отступиться.

— Что стоит на первом месте, — спросил он, — гражданство или еврейская идентичность? Расскажите нам о своем кризисе идентичности.

— Только не сейчас.

— В Израиле, — сказал он, — многие молодые люди испытывают кризис идентичности и становятся хозер би-тшува[59], не зная, во что ввязываются…

Пока я пытался вырваться и уйти, за всем этим, сидя на диване в десятке метров от меня, наблюдал довольно суровый на вид неулыбчивый мужчина, одетый весьма элегантно — и нетипично для этой страны (в темный двубортный костюм с галстуком). На коленях он держал портфель. Мужчина встал, подошел, сказал несколько слов Деворе и Талю. Меня удивило, что заговорил он на иврите. По внешности, как и по одежде я принял бы его за уроженца Северной Европы: немца, голландца или датчанина. С подростками он заговорил тихо, но очень властно, а когда Таль резко ответил на иврите, он, не дрогнув, выслушал речь мальчика до конца и только после этого повернул ко мне свое чеканное, стальное лицо, чтобы сказать по-английски с британским выговором:

— Пожалуйста, простите их за дерзость, воспринимайте их самих и их вопросы как знак огромного уважения, которым вы окружены здесь. Я Давид Суппосник°, антиквар. Моя фирма находится в Тель-Авиве. Я тоже пришел вас побеспокоить. — И вручил мне визитную карточку, на которой значилось, что он торгует старинными и редкими книгами на немецком, английском, иврите и идише.

— Ежегодное изучение вашего рассказа «Фанатик Эли-изувер» всегда производит глубокое впечатление на старшеклассников, — сказал он. — Наших школьников завораживают мытарства Эли, они полностью вживаются в его дилемму, хотя им свойственно врожденное презрение ко всему, что попахивает религиозным фанатизмом.

— Да, — согласилась Девора, а Таль обиженно промолчал.

— Ваш визит доставил бы школьникам несказанное удовольствие. Но они знают, что шансы невелики, и потому этот юноша ухватился за случай допросить вас здесь и сейчас.

— Это был не худший допрос в моей жизни, — ответил я, — но сегодня утром я тороплюсь.

— Я уверен: если вы, откликнувшись на его вопросы, найдете возможным направить коллективный ответ всему классу, этого окажется достаточно, школьники будут очень польщены и признательны.

Вмешалась Девора, которая, безусловно, не меньше Таля тяготилась непрошеным вмешательством постороннего.

— Но, — умоляюще сказала она мне, — они все равно бы предпочли, чтобы вы приехали лично.

— Он вам объяснил, — сказал Суппосник, обращаясь с девочкой так же бесцеремонно, как с мальчиком, — что в Иерусалиме у него дела. Этого достаточно. Человек не может находиться в двух местах одновременно.

— Всего хорошего, — сказал я, протягивая руку. Девора пожала ее первой, затем ее неохотно пожал Таль, после чего, наконец-то, оба ушли.

Кто не может находиться в двух местах одновременно? Это я-то не могу? И кто такой Суппосник, и зачем он вытолкал из моей жизни этих юнцов, если не для того, чтобы протиснуться в нее самому?

Я видел перед собой мужчину с продолговатой головой, с глубоко посаженными, довольно маленькими глазами какого-то светлого цвета, с мощным выпуклым лбом, со светло-русыми волосами, зачесанными назад и как бы прилипшими к черепу: тип офицера, офицера из колоний, который, допустим, окончил Сандхерст и служил здесь в британских войсках во времена мандата. Никогда не догадался бы, что он торгует редкими книгами на идише.

Решительным тоном, словно прочтя мои мысли, Суппосник сказал:

— Кто я такой и что мне от вас нужно.