Операция «Хрустальное зеркало» - [18]

— Вам необходимо лечиться, — заметил Альберт.

— Э, где там! — махнул Яруга рукой. — Я подыхаю эдак уже около пяти лет.

Альберту приходилось слышать о нем немало хорошего. Во время оккупации Яруга командовал AL[5]-овским партизанским отрядом, спас несколько десятков евреев из горящего гетто в Р. Выданный кем-то из NSZ[6] в руки гестапо, он, несмотря на пытки, не назвал никого. Яруге перебили там пальцы, вспомнил Альберт и смущенно взглянул на его руки.

На пальцах Яруги он заметил длинные синие шрамы и наросты.

— Почта не отвечает, — доложила секретарша.

— Что значит «не отвечает»?

— Линия молчит. Наверное, авария… Воцарилось долгое молчание. Яруга вышел, чтобы выяснить причину аварии. Альберт сонным взглядом наблюдал за Крыхняком.

— Вчера вечером вы были другим, поручик, — бросил Альберт. Молчание тяготило его.

— Другим? Я был в штатском. А у вас всегда такой таинственный вид?

Альберт усмехнулся, но ничего не ответил.

— Майор, — вежливо произнес Крыхняк. — Я приглашаю вас к себе сегодня вечером. Моя жена очень вами интересуется…

Возвратился Яруга в сопровождении двух мужчин. Один был в форме капитана милиции.

— Я их разыскиваю, а они сами нашлись… Секретарь уездного комитета партии, — Яруга представил Альберту мужчину в гражданском платье. — А этот товарищ — начальник нашей милиции Ключинский, псевдоним «Сова». Вы слышали о нем? Наш вожак и гроза бандитов, моя гордость и забота. Партизан.

Первый раз Альберт почувствовал в голосе Яруги нотки сердечности.

Сова с рассеянным видом потер рукой свой крупный мясистый нос. Он был высок, широк в плечах, с грубыми чертами лица.

— Рассказывайте, как это произошло. Я вас слушаю, — обратился Яруга к секретарю комитета партии.

Они сели: Яруга — за своим столом, те двое — возле, как скромные просители. Секретарь, молодой, пожалуй тридцати с небольшим лет, мужчина, прямо-таки кипел от злости.

— Я снова задержал Сову, когда он убегал в лес. Сначала он позвонил, наговорил мне с три короба, смешал с землей всю нашу партию и бросил трубку. Я понял: здесь что-то не так, и быстрей в машину. Догнал его уже за городом. Он вел в лес своих архаровцев. Я задержал их, провел с ними беседу, забрал Сову и доставил сюда… До каких пор, начальник, вы намерены потакать выходкам Совы?

— Тише на поворотах, товарищ Садовский. С Совою все будет в порядке. — Повернувшись к нему, Яруга рявкнул: — Ты арестован! Ремень с пистолетом — на стол!

Сова расстегнул ремень и положил его вместе с кобурой на стол Яруги.

— Товарищ Садовский обещал мне, что, если я возвращусь, он не сделает никаких оргвыводов, — тихо сказал Сова. — Теперь он поступает иначе… Вы всегда так крутите: говорите одно, а делаете другое.

Садовский схватился за голову.

— Да какие же еще я могу сделать оргвыводы? У вас уже есть строгий выговор с предупреждением. Самое большое, что мы можем сделать, — это выгнать вас из партии, что и постараемся осуществить при первой возможности. А тем временем я внесу предложение, чтобы вас освободили от обязанностей начальника уездного отделения милиции. Боже, в каком болоте я оказался! Вокруг банды, а тут, в самом сердце города, начальник милиции в любую минуту готов переметнуться на сторону Рокиты. Ни на кого нельзя надеяться, никому нельзя доверять.

— Я отстаиваю линию партии. Настоящую партийную линию, — буркнул себе под нос Сова. — У меня черное — это черное. Белое — белое. А у вас? Раз так, а раз этак. Рокитой же меня не путайте. Я к Роките не ходил и не пойду. С меня достаточно своего отряда. Коммунистического. Зачем вы арестовали Мрочковского и Пщулковского? Потому что они были в АК[7]? Ну были, и что с того? Они же сами признались, партия простила их. Мы не собирались припоминать им их вину. У кого скрывались трое советских партизан? У Пщулковского! А наши раненые парни у кого нашли приют? У Мрочковского. Такие вещи не забываются. Почему же вы их арестовали?

Садовский пожал плечами.

— Все претензии по этому поводу адресуйте к Яруге.

— Сова, чего ты добиваешься?

— Я хотел уйти в лес. Может, тогда вы бы одумались?

— Он спятил! — покатился со смеху Садовский.

Яруга тоже засмеялся и тотчас опять раскашлялся. Задыхаясь, он лишь молча погрозил Сове кулаком.

Изнемогший от приступов кашля, он произнес уже мягче, спокойнее:

— Если подашься в лес, пристрелю тебя как паршивого пса. На посту начальника милиции тебе, разумеется, больше нельзя оставаться. Слишком ты глуп для этого. Ты беспокоишься за судьбы этих аковцев? Ну что ж! По этому поводу у меня нет к тебе никаких претензий. Коммунист должен беспокоиться за судьбу каждого человека. Однако оба они начали вести какую-то подрывную работу. Можешь мне поверить. Забери свою «пушку», — бросил Яруга ремень с кобурой Сове на колени.

— Я так и знал, что все этим кончится, — возмутился Садовский. — Начальник, я поставлю этот вопрос на бюро. Придется вам давать объяснения.

Яруга сжал челюсти так, что на щеках у него заходили желваки. Он уставился на свои длинные руки, которыми опирался на край стола.

— Секретарь, я Сову знаю! Он воевал в нашем уезде. За партию. Жену потерял, двух братьев, его сына бандиты распяли. Он наш человек душою и телом, вместе со всей своей неразумностью. А вы, секретарь, человек из Варшавы. Вы Сове не доверяете, потому что он грозится уйти в лес. А я вас не знаю… Садовский поднялся.