Опечатанный вагон. Рассказы и стихи о Катастрофе - [106]
И вот они подошли, этак не спеша, только было странно, что на этот раз они словно не боялись людей, а наоборот приблизились, и стали прямо возле дедушки, и хорошенько в него всматривались, и Мумик взглянул на дедушку и увидел, что его нос чуть шевелится, будто он их чует, что ж тут удивительного, ведь Гинзбурга мог унюхать и безносый, но только здесь было что-то другое, потому что дед перестал вдруг бормотать свои распевы и взглянул на обоих обормотов, мама их и так называла, и Мумик почувствовал, как все три старика разом напряглись, будто все разом что-то почувствовали, и тогда новый дедушка отвернулся от них вдруг с эдакой злостью, словно попусту потерял время, которое ему нельзя терять, и тут же вернулся к своему нудному напеву, и снова будто ничего не видел, и только взмахнул руками, будто поплыл в воздухе или говорил с кем-то, кого здесь не было, и Макс и Мориц посмотрели на него, и маленький, Зайдман, начал двигаться и бормотать как дед, он всегда подражает людям, и Гинзбург вроде как сердито ему что-то пробурчал, и двинулся восвояси, и Зайдман потянулся за ним. И когда Мумик рисует их на марках королевства, они всегда вместе. Ладно, тем временем мать встала, бледная, как простыня, и качаясь без сил, и Белла взяла ее под руку и сказала: обопрись на меня, Гизла, и мама даже не взглянула на нового дедушку и сказала Белле: это меня убьет, попомни, что я тебе сказала, почему Бог не оставит нас чуточку в покое, не даст нам пожить, и Белла сказала: тьфу, как ты так можешь, Гизла, это же не кошка, а живой человек, так нельзя, и мама сказала: мало того, что я осталась сиротой и что мы столько намучались в последнее время с моей матерью, теперь все сначала, посмотри на него, как он выглядит, он ко мне помирать пришел, вот чего он пришел, и Белла сказала ей: ша, ша, и взяла ее за руку, и обе прошли мимо деда, и мама даже не взглянула на него, и тут отец зашелся таким кашлем, ох, ну, что стоять даром, и он подошел и храбро положил руку на плечо старику, и посмотрел Мумику в лицо немного стыдливо, и начал уводить старика оттуда, и Мумик, который уже решил называть старика дедушкой, хотя он, в сущности, не был настоящим дедушкой, сказал себе, что вот, старик не умер, когда отец коснулся его рук, да оно и понятно, ведь тому, кто Оттуда вышел, ничего не сделается.
В тот же день Мумик спустился в подвал под их домом и произвел там смотр. Он всегда боялся туда спускаться из-за темноты и грязи, но теперь был просто обязан это сделать. Там между большими железными кроватями и матрацами, из которых струилась солома, и кучами тряпья и обуви стоял еще сундук бабушки Хени, эдакий здоровый ящик, крепко-накрепко связанный, а в нем были всякие тряпки и вещи, которые она привезла Оттуда, и одна книга, которую называют цеэнауреэна[80], и большая доска, на которой она катала тесто, а главное, были там три мешка, набитые перьями из гусиных задов, которые бабка Хени протащила за собой через полмира на кораблях и поездах и во всяких страшных опасностях, только для того, чтобы сделать из них пуховое одеяло в Эрец-Исраэль, чтоб у ней не мерзли ноги, ну, а когда она сюда приехала, что выяснилось? — выяснилось, что тетя Итка и Шимек, которые приехали перед ней и сразу тут разбогатели, уже купили ей двуспальное одеяло из пуха, и перья остались в подвале и сразу покрылись плесенью и всякой холерой, но у нас таких вещей не выбрасывают, а главное, что в сундуке внизу была тетрадь со всякими записями, которые бабушка писала на идише, вроде этаких воспоминаний, которые у нее еще были, когда у нее еще была память, но Мумик помнил еще, что однажды, еще до того, как он вообще научился читать, пока еще не стал алтер коп — то есть головой старика и мудреца, бабка показала ему страницу из старой-престарой газеты, а там был написан рассказ, который брат бабушки Хени, этот самый Аншель, написал небось сто лет назад (примерно), и мать тогда рассердилась на бабушку за то, что она забивает ребенку голову вещами, которых уже нет, и которые нечего вспоминать…
…Папа и мама Мумика решили, что дедушка будет жить в комнатке, которая принадлежала бабке Хени, но, кроме этого, он на нее совсем не походил. Он не мог сидеть даже полминуты спокойно, и даже когда спал, все время вертелся и разговаривал во сне, а руки все дергаются и прыгают. Очень быстро выяснилось, что нельзя держать его дома взаперти, потому что тогда он начинал плакать и кричать, и поэтому ему дали полную волю. По утрам, когда папа и мама уходили в лотерейную банку, а Мумик в школу, дедушка Аншель разгуливал у перекрестка, а когда уставал, усаживался на зеленую скамейку, напротив Беллиной кофейни и беседовал сам с собой. Он жил у Мумика и родителей ровно пять месяцев, а потом исчез. В ту неделю, когда он приехал, Мумик начал срисовывать его для марок королевства, а под рисунком написал (чтобы уважить дедушку) такие слова: «Аншель Вассерман, ивритский писатель. Погиб в Катастрофе». Белла угощала дедушку стаканом слабого чая, и деликатно напоминала ему, что ему
