Опасный замок (сборник) - [67]

– И что же вам сделал этот молодой пьяница? Обобрал вас? Это вероятно, если он адвокат…

– Он украл у меня свою собственную особу, сударь, свою помощь и заботы, которые должен мне, своему клиенту, ratione officii[10]. Короче сказать, он взял гонорар, напился водки и переехал границу, оставив мое дело наполовину выигранным, наполовину проигранным, словно рыбу, прыгающую на песке. И вот я пустился за ним в погоню, напал на его следы в Дамфрисе и пришел просить у вас указа о его аресте.

При этих словах сердце мое сильно забилось, Аллан, ибо я узнал, что ты близко, и я знаю, что привело тебя, знаю, что ты прибыл ко мне на выручку.

Я, однако, старался не обнаружить своего волнения.

Судья обратился к своему письмоводителю.

– Ник, – сказал он, – как ты думаешь? Снова дело идет о шотландских законах и о самих шотландцах?

Здесь он взглянул на хозяина и, мигнув письмоводителю, продолжал:

– Я хотел бы, чтобы Солвей был так же глубок, как он широк, чтобы посещения к нам сделались гораздо реже.

Мистер Николс пошептался с Пиблем и потом сказал судье:

– Он желает иметь декрет на право перехода через границу, но этот документ выдается только против должников, а он требует его против адвоката.

– А почему бы нет, – воскликнул грубо Питер Пибль, – хотел бы я знать, какая разница между поденщиком, отказывающимся работать на наемщика, и адвокатом, бросающим взятое на себя дело? Мне кажется, что у вас в этой стране черт знает какое правосудие.

– Мне кажется, этот человек пьян, – заметил письмоводитель.

– Положительно маковой росинки во рту не было, – ответил Пибль. – Я выпил только стакан холодной воды, переехав границу, а однако, по-видимому, никто из вас не скажет мне: «Собака, не хочешь ли ты пить?»

Судья, казалось, был тронут.

– Ну, вы не считайте нас такими скупцами, как шотландские судьи, и если мой хозяин позволит, вас накормят и напоят на кухне…

У меня возникло желание, чтобы Пибль засвидетельствовал судье мою личность. Я подошел к нему, поклонился и спросил, помнит ли он меня.

Взглянув на меня с удивлением и понюхав большую щепотку табака, он горько усмехнулся.

– Помню ли я вас? – воскликнул он. – Да очень хорошо помню. Господа, не дайте ему улизнуть! Констебли, держите его! Везде, где только является этот молодчик, можно быть уверенным, что и Аллан Файрфорд недалеко. Констебли, держите его крепче, не то будете отвечать. Они всегда и везде были неразлучны. Ручаюсь вам, что он сам в бегах.

– Не будьте несправедливы ко мне, мистер Пибль, я уверен, что вам не в чем обвинять меня, и вы можете, если хотите, уверить этих господ, что я изучаю юриспруденцию в Эдинбурге и называюсь Дарси Летимером.

– Мне уверить их? Но как же я могу это сделать, надобно, прежде всего, чтобы я был уверен в этом. Я даже не знаю вашего имени.

– Отличное вы приводите свидетельство! – сказал мне Фоксли. – Но я сам задам ему один или два вопроса. Скажите мне, приятель, подтвердите ли вы под присягой, что этот молодой человек – бежавший студент?

– Милостивый государь, – отвечал Пибль, – я присягну во всем, что разумно.

– Объясните нам прежде – действительно ли этот молодой человек – то лицо, за которое себя выдает. Ник! Записывайте его показания.

– Он ветрен, никогда не хотел прилежно учиться; одним словом, он daft, настоящий daft.

– Что вы этим хотите сказать?

– Это нечто… понимаете? Тут нет ничего необыкновенного, ибо половина света считает другую половину daft. Я сам встречал людей, которые полагают, что я daft…

– Ничего не понимаю! – воскликнул судья, обращаясь к хозяину дома. – Не знаете ли вы, сосед, что это такое daft?

– Он хочет сказать, полоумный, – отвечал сквайр, выведенный из терпения.

– Да, да! – закричал Пибль, – то есть не совсем, а немножко…

Он остановился, посмотрел на хозяина, и на лице его отразились удивление и радость.

– Как! Это вы, мистер Геррис Берренсворк? – продолжал он. – А я думал, что вы давно повешены в Кеннингтон-Коммоне, Герби или другом каком месте, после игры, которую вы сыграли в 1745 году.

– Вы ошибаетесь, – резко отвечал мистер Геррис, имя которого я узнал так неожиданно.

– Какого черта ошибаюсь, – отвечал невозмутимый Пибль, – я вас узнаю, ибо вы жили у меня в продолжение этого великого 1745 года! Да, поистине это был великий год: тогда вспыхнул великий мятеж и возник великий процесс Пибля против Плэнстона.

– Говорю вам, – отвечал Геррис с досадой, – что вы путаете меня с каким-то призраком вашего расстроенного воображения.

– Вы говорите как нерассудительный человек, мистер Геррис Берренсворк, – возразил Пибль. – Если хотите, мы припомним прежние времена и все споры ваши с капитаном Реджимлетом в моем доме, а также и бочонок водки, который вы выпили и не заплатили, ибо в ту пору я был щедр. Надеюсь, что вы получили прощение. Притом же теперь и не преследуют строго тех, кто замешан в этом ужасном деле.

Все были в крайнем смущении… Хозяин видимо хотел казаться равнодушным. Осматриваясь вокруг, он встретился со мной глазами, и первый момент, казалось, не мог выдержать моего взгляда. Но он быстро овладел собой и снова бросил на меня взгляд, сопровождаемый странным появлением жил на лбу. Я вздрогнул и, будучи недоволен своей трусостью, устремил на него взгляд, которому тоже постарался придать грозное выражение. Я стоял против большого старинного зеркала и вздрогнул во второй раз, неожиданно заметив в своих чертах существенное или воображаемое сходство с чертами Герриса. Конечно, Аллан, судьба моя странно связана с судьбой этого загадочного человека…