Опасный замок (сборник) - [30]

– В таком случае, мой молодой друг, – сказал рыцарь, – вы разделите вашу комнату с моим стрелком, которого я дам вам в качестве часового.

– Отлично, – сказал Августин, – лишь бы мое несчастное соседство не повредило здоровью бедного солдата.

– Он может стоять на часах и за дверью, – молвил аббат.

– Хорошо, – сказал сэр Аймер, – но уверены ли вы, что он не сбежит?

– Комната не имеет другого выхода, – ответил монах, – но чтобы вас совершенно успокоить, я при вас же загорожу дверь.

– Согласен, – сказал Валенс. – Я в таком случае тоже прилягу, не снимая кольчуги, а потом на рассвете, Августин, вы будьте готовы тронуться в путь.

С зарей после утренней молитвы рыцарь потребовал арестанта. Аббат подвел сэра Аймера к двери Августина. Часовой, стоявший с протазаном, объявил, что не слышал ночью в комнате ни малейшего шума. Аббат тихо постучался в дверь, но не получил ответа. Вторичная попытка тоже была безуспешной.

– Что это значит? – воскликнул аббат, – вероятно, больной лишился чувств.

– Скорее боюсь, как бы он не убежал, – сказал рыцарь, – ибо тогда нам с вами предстоит ответить за все: мы не должны были терять его из виду до рассвета.

– Несчастье, предсказываемое вашим превосходительством, мне кажется едва ли возможным, и я твердо убежден, что вы ошибаетесь.

– А вот мы увидим, – сказал рыцарь. – Эй! Принесите лом и отворите дверь.

На этот зов собрались монахи и два или три солдата, которые уже седлали лошадей. Рыцарь подтвердил приказание выломать дверь – это операция продолжалась недолго, и когда дверь слетела с петель, сэр Аймер, сопровождаемый аббатом, бросился в келью. Она была пуста!

Глава XI

Исчезновение мнимого молодого человека, внушившего, как мы надеемся, участие читателю, требует, чтобы мы пояснили это происшествие.

Когда накануне вечером Августин был заперт в келью рыцарем и аббатом, к нему осторожно подошла сестра Урсула, успевшая пробраться к нему в комнату и спрятаться за кроватью. Контраст был чрезвычайный между уродливой одноглазой старухой и прелестной молодой женщиной.

– Вы знаете, – сказал мнимый Августин, – всю мою печальную историю, – можете ли и хотите ли вы помочь мне? Если я не могу надеяться на это, любезная сестра, то скорее вы будете свидетельницей моей смерти, нежели бесчестья. Нет, сестра Урсула, я не хочу, чтобы на меня с презрением показывали пальцами, как на безумную, пожертвовавшую всем ради человека, в привязанности которого она еще не удостоверилась. Я не хочу, чтобы меня везли к Уолтону, чтобы под страхом пытки открыться как женщина, в честь которой он совершает подвиг и занимает Опасный замок. Без сомнения, он охотно женился бы на девушке с богатым приданым; но кто же мне поручится, что я внушу ему необходимое уважение, лестное для всякой женщины, и что он простит меня за смелость…

– Полно, дочь моя, не отчаивайтесь, – отвечала монахиня, – ибо я могу вам помочь и, конечно, желаю этого. У меня, быть может, больше средств быть вам полезной, нежели кажется, и будьте уверены, что я употреблю их все. Леди Августа Беркли, богатая наследница, попадает под опеку короля после смерти родителей и рискует быть выданной замуж за королевского любимца, которого мы в этих шотландских долинах не боимся называть истинным тираном.

– Я не разделяю вашего мнения, сестра, – сказал мнимый странник, – а между тем справедливо, что тот кузен льстеца Гавистона, за которого король хотел выдать меня, не имел ни власти, ни достоинства. Между тем слава сэра Джона Уолтона дошла до меня; я с участием слушала рассказы о рыцарских подвигах воина, славного блестящими качествами, но бедного благами земными. Я видела этого Джона Уолтона и сознаюсь, с тех пор мысль моя укрепилась. Мне казалось, что девица знатного английского семейства найдет своему богатству более почетное и законное употребление, вознаграждая такого храброго рыцаря, как Уолтон, нежели поправляя расстроенные дела французского нищего, не имеющего другой заслуги, кроме родства с человеком, ненавидимым всеми в Англии, за исключением ослепленного монарха.

– Благородное намерение, дочь моя, – сказала монахиня. – Может ли что-нибудь быть достойнее намерения великодушной девицы, обладающей богатством, красотой, знатностью, поделиться всем этим с бедной, но геройской добродетелью!

– Так я решилась, любезная сестра, но я, может быть, недостаточно открыла вам способ, который рассчитываю употребить в этом деле. По совету старого менестреля нашего дома, который теперь находится под арестом в замке, я давала большой бал накануне Рождества и разослала приглашения всем рыцарям благородного рода, которые проводили время в поиске турниров и приключений. По окончании пира Бертрам, как было условлено между нами, взял свою арфу. Он пел среди глубокой тишины, в какой подобает слушать такого знаменитого менестреля. Предметом песнопений он избрал замок Дуглас, или, как назвал его поэт, Опасный замок. «Где воины великого Эдуарда I? – пел менестрель. – Английское королевство не может найти храброго, опытного рыцаря для защиты всего лишь одного северного замка от шотландских мятежников, которые поклялись вернуть его себе до окончания года. Где благородные дамы, улыбка которых так ободряла рыцарей креста Святого Георга? Увы! Дух любви и рыцарства почти исчез между ними. Рыцари наши довольствуются робкими вылазками, а наши наиболее благородные наследницы становятся добычей чужестранцев, словно в нашем отечестве нет человека, достойного искать их руки!» Здесь арфа умолкла. Я была так взволнована песнью менестреля, что, краснея, поднялась с места и, сняв с шеи золотую цепь, на которой висел крест, поклялась, с согласия короля, отдать свою руку и состояние своих предков храброму рыцарю благородного рода, который сможет удержать замок Дуглас в течение года и одного дня. Я снова села, милая сестра, среди грома рукоплесканий, которыми гости выразили свой восторг при моем предложении. Но вскоре воцарилось молчание между молодыми рыцарями, которые расположены были принять это предложение, даже рискуя навязать себе на шею Августу Беркли.