Опасный замок (сборник) - [2]

Косые лучи солнца отражались от поверхности озер и рек и освещали то дикие серые скалы, то высокие развесистые деревья.

Старший из путешественников был одет хорошо, можно даже сказать изысканно, сообразно с модой той самой эпохи начала XIV века, к которой относится наш рассказ. За спиной путника, как водится среди бродячих менестрелей, висел короб с небольшой арфой, скрипкой и другими инструментами, предназначенными для аккомпанемента во время пения. На нем был голубой полукафтан и фиолетовые панталоны, сквозь боковые прорези которых виднелась голубая подкладка. Плащ его был скатан и повешен через плечо по образцу военной шинели. Шляпа была в точности такая, какую мы видим на портретах Генриха VIII и сына его, Эдуарда VI. Она состояла из голубых и фиолетовых полос ткани и украшалась большим султаном тех же цветов. Черты лица этого путника не были особенно выразительны; но в такой дикой стороне, как запад Шотландии, трудно было пройти мимо этого человека, не обратив на него внимания. Рыцарь или солдат сочли бы его за доброго малого, который мог спеть веселую песню, рассказать занимательную повесть и помочь осушить бутылку, – одним словом, за отличного товарища, готового на все, исключая, может быть, расплату с хозяином. Богатые люди, которые тогда были весьма немногочисленны, могли бы заподозрить в нем разбойника, а женщины – испугаться его свободного обращения. А между тем все оружие менестреля заключалось в небольшом загнутом мече, без которого в те времена самый миролюбивый человек не выходил из дома. Его товарищ, напротив, не возбуждал никаких подозрений. Это был молоденький юноша. Костюм, какой обыкновенно носили странники, облегал его стан более, нежели того требовал холод. Хотя черты его и неясно виднелись из-под капюшона, в них угадывалась миловидность. Юноша этот был вооружен мечом, однако скорее по обычаю, нежели с намерением употреблять его в дело. На лице его лежала печать задумчивости, и были заметны следы слез. Было очевидно, что юноша сильно утомлен, и товарищ испытывает к нему явное сострадание. Они разговаривали, и менестрель, обнаруживая уважение, с каким низший относится к высшему, выказывал к нему непритворное участие.

– Друг мой, Бертрам, – сказал юноша, – на каком мы расстоянии от замка Дугласа? Мы уже сделали более тридцати миль, а вы говорили, когда мы были в Каммоке или как называется та гостиница, из которой мы вышли на рассвете, что нам предстоит пройти не больше тридцати.

– Каммок, благородная дама… Ах, извините… мой молодой и уважаемый господин!

– Называйте меня Августином, если вы хотите говорить, как того требуют обстоятельства.

– Если вашему превосходительству угодно, чтобы я обращался с вами, как с сыном, то мне было бы стыдно не исполнить вашего приказания, ведь «отец» был поддерживаем добротой и щедротами «сына», не позволявшего чтобы я голодал или нуждался.

– Таково мое желание и обязанность, – сказала молодая дама, костюм которой был скроен так, что она казалась принадлежащей к другому полу. – К чему были бы нужны горы быков и озера пива в наших владениях, если бы нашелся хоть один вассал, который мог пожаловаться на голод, в особенности ты, Бертрам, бывший более двадцати лет менестрелем в нашем доме?

– Конечно, добрая моя госпожа; это походило бы на историю, которую рассказывают о бароне Фастено, с тех пор как последняя мышь околела с голоду в его кладовой. И если уж я избежал подобной участи во время нашего путешествия, то теперь могу считать себя спасенным от голода и жажды на всю оставшуюся жизнь.

– Однако тебе уже пару раз пришлось поголодать, мой бедный друг?

– То, что я потерпел – это пустяки, и я был бы неблагодарным, если бы считал серьезным лишением завтрак или обед, поданный немного позже. Но я не знаю, как ваше превосходительство может долее выносить эту усталость. Теперь вы чувствуете сами, что значат шотландские дороги. Что же касается замка Дуглас – нам предстоят еще добрые пять миль.

– Вопрос в том, – сказала дама, вздыхая, – что нам делать, когда мы туда доберемся, ибо, конечно, ворота замка будут заперты гораздо раньше нашего прибытия.

– Это верно. В замке Дуглас, под начальством сэра Джона Уолтона, не так легко отворяют ворота, как у нас в замке. Если вашему превосходительству угодно последовать моему совету, то дня через два мы будем в краю, где нет недостатка в гостиницах, и тайна этого путешествия не будет никому известна, клянусь честью менестреля.

– Благодарю тебя, добрый Бертрам, но не могу воспользоваться твоим советом. Если ты хорошо знаешь эти места, то скажи, нет ли здесь какого-нибудь честного дома; неважно, богат или беден его хозяин, я охотно остановилась бы там до утра. Тогда ворота замка Дуглас уже будут открыты для гостей и… и… надобно тебе сказать, к тому времени мы успеем хоть немного привести себя в порядок, поправить одежду и расчесать волосы.

– Ах, добрая моя госпожа, если б только дело шло о сэре Джоне Уолтоне, я мог бы вам заметить, что лицо, которого не касалась вода, волосы, которые не чувствовали гребня, и взор, самый лукавый, какой вы только сможете изобразить, – лучше всего подошли бы для роли ученика менестреля, которую вы желаете играть в этом маскараде.