Опасный флирт - [10]

– О, Боже! Я думала, что состязания устраиваются на дистанцию не более ста миль.

– Нет, иногда даже на пятьсот миль. Такие полеты трудно организовать в военное время. Нужно увезти птиц за пятьсот миль и следить за их полетом по часам. Мы можем позволить себе полеты только от Эдинбурга. Это около трехсот миль. Когда война окончится, интерес к голубиному спорту возрастет.

– Не думаю, что он вытеснит скачки.

– У каждого вида спорта есть любители. Ваш больше привлекает людей с воображением, так мне по крайней мере, хотелось бы думать. В нем есть что-то сверхъестественное, когда представишь, что птица способна пролететь две тысячи миль и найти дорогу домой. Это рекорд воздухоплавания. Лошадь на это не способна.

Мысленно я унеслась в небо, в этот бесконечный серебристый океан, простирающийся над всеми континентами.

– Должно быть, великолепное ощущение испытываешь летя по воздуху и с высоты полета созерцая жизнь на земле. Если бы я была птицей, улетела бы в Персию или Перу и никогда бы не вернулась.

– А вы романтичнее, чем я предполагал, – заметил он, посмотрев на меня долгим внимательным взглядом.

– Интересно, что заставляет птицу возвращаться?

– Этого точно никто не знает. Голубятня – их дом. Там они родились и выросли. Они знают, что там их ждет пища, приют и супруг или супруга, хотя последнее не обязательно. Мы ставили эксперименты с холостяками и женскими особями, обреченными на безбрачие. Они тоже возвращались домой. Еще одна загадка Природы.

– Меня всегда поражало увлечение отца птицами. Он доходил до фанатизма, даже о семье забывал, утверждая, что у него есть особи, которые могут пролететь две тысячи миль.

– Вы сейчас подумали о том Сезоне светских развлечений в Лондоне, куда отец не разрешил вам поехать, не так ли?

Он был прав. Я все еще не забыла эту обиду, в свое время отдалившую меня от отца, но обсуждать ее со слугой мне не хотелось. Вместо этого я спросила, не считает ли он сам это хобби несколько странным.

– Даже если так, то я последний человек, которому можно адресовать ваш вопрос. Я эту эксцентричность полностью разделяю, как впрочем многие другие мужчины. И привязанность эта длится тысячелетия. Разведение голубей началось где-то в третьем тысячелетии до новой эры. Если это занятие устраивало турецких султанов и Чингисхана, то меня оно тем более устраивает.

– Какую несимпатичную компанию вы себе подобрали в лице Чингисхана, Сноуд, – пошутила я.

– Согласен. Но это умная несимпатичная компания. Он перенял у султанов обычай пересылать с голубями почту по эстафетной системе, связавшей еще в древние времена континенты. У вашего отца есть прекрасная литература по этому вопросу. Вы, должно быть, заметили, что я и вас хочу заинтересовать и убедить сохранить голубей. Было бы просто позором пустить на ветер годы труда, потраченные вашим родителем.

Я посмотрела на него с вызовом.

– Да, я поняла, что вы пытаетесь морочить мне голову. Голуби делают деньги или уменьшают их запас?

Он насупился.

– В удачный год удается свести расход с доходом. На них не разбогатеешь, но и по миру они не пустят. Основные расходы ушли на то, чтобы оборудовать голубятню. Чтобы ее разобрать, тоже нужно будет немало затратить средств. Мы – любители – делаем это ради любви к делу. В этом случае не считаемся с затратами. – Он с надеждой ждал, что я скажу. – Удалось ли мне хоть чуточку вас убедить, мисс Хьюм?

– Я подумаю, Сноуд, – ответила я.

Хотя мне было совершенно ясно, что птицы меня никогда не захватят до такой степени, как отца, все же нельзя было отрицать, что это увлекательное занятие. По мере того, как я узнавала Сноуда лучше, мне стало казаться, что он составит неплохое добавление к кругу моих знакомых. Его обширные познания в новом для нас предмете могли сделать его интересным и занимательным собеседником. Беседуя, мы прогуливались вдоль галереи и любовались природой. Вот луна зашла за тучи, и на минуту исчезли серебряные блики, потом она снова появилась освещая все вокруг. В двух милях к западу мерцание огней говорило о том, что там находится город. Это был Хайт. Мы остановились у росшей в деревянном ящике яблоньки в конце галереи.

– А где сейчас Цезарь, – спросила я. – Днем его не было на дереве и сейчас нет.

– Он иногда сидит с Клео.

– Ее назвали так, потому что она жена Цезаря? Клеопатра.

– Да, ее официальное имя Клеопатра, хоть она не отличается непостоянством своей тезки.

– Образец супружеской верности нужно именовать в честь жены Цезаря.

– Да, только которой из них? У него их было много.

– Разве? Я думала, он был женат только на… Октавии, так по-моему у Шекспира?

– Точнее, Кайфурнна, так ее звали. Но у него были и другие. Первой женой была Корнелия. Она умерла. Затем последовала Помпея. С ней он развелся. Не все жены Цезаря вели себя так, как подобает царице. Поговорка о том, что жена Цезаря должна быть вне подозрений, обязана своим появлением этой женщине – Помпее. Но в любом случае ваш отец питал к нашей Клеопатре самую нежную привязанность. Наша голубка – очень верная супруга. Она ждет своего Цезаря даже, когда он находится в длительном полете.