Опасный дневник - [96]
Терпение русских юношей кончилось. Они решили требовать от Бокума удовлетворения в обиде Насакину и заявили об этом. Бокум поспешил сказать, что он не ударил Насакина, и тот, при общем одобрении, отвесил трусу две оплеухи, заставив его убежать из комнаты и запереться у себя на ключ.
Опомнившись от побоев и полный страха перед студентами, Бокум составил о случившемся доклад в Петербург. Всячески обеляя себя, он утверждал, «что студенты покушались на его жизнь, пытались заколоть шпагой, но что он их раскидал и разогнал. Бокум был отчаянный хвастун.
Доклад из Лейпцига пришел в Петербург, когда государыня путешествовала по Волге, и Панин переслал его к ней на галеру.
— Государыня изволила назвать это происшествие бунтом, — сказал в заключение Олсуфьев. — Она приказала нашему послу в Дрездене, князю Белосельскому, ехать в Лейпциг и студентов привести в покорность Бокуму. В донесениях называются имена зачинщиков — Федор Ушаков, Насакин, Радищев. Всех держат под стражею саксонские солдаты. Ведутся допросы.
— Это не на бунт похоже, а на восстание против произвола властей, — ответил Порошин. — Я знавал одного из этих студентов, когда он учился в Пажеском корпусе, — Радищева. Жаль, если студентская история скажется на его службе. Это человек и умный и ученый. В искусствах он тоже сведущ.
— И все же я хочу моего Сергея через год или два в Лейпциг отправить. К тому времени Бокум смирится, студенты успокоятся. Сергей кончит курс, будет юристом, а здесь ему карьеру открыть сумеем.
На том и расстались.
Генерал Румянцев поблагодарил Порошина за исполнение его комиссии — доставку в Москву депутатов — и разрешил возвратиться в полк.
— Да, трудно пришлось нашим студентам с таким руководителем, — думал Порошин, вспоминая рассказ Олсуфьева. — Но, видно, худа без добра не бывает. Зато, наверное, как сблизились между собою студенты, выступая против притеснений наглого Бокума! Высшее благо — дружба. И как жаль, что великий князь все занятия свои должен проводить в одиночестве, что нет у него друзей! И могут ли быть по его монаршему положению? Ну, да что вспоминать о нем!»
Глава 14
Судьба
Скользим мы бездны на краю,В которую стремглав свалимся:Приемлем с жизнью смерть свою,На то, чтоб умереть, родимся.Г. Державин
В Ахтырку Порошин возвратился как в родной дом — это был «его город», как своими стали офицеры и солдаты Старооскольского полка, чьим воспитанием и обучением ему теперь надлежало заниматься. Прежний педагогический опыт — каждодневная и ежечасная работа с одним человеком, к тому же наследником престола, — на новом месте ему пригодиться не мог, но ведь Порошин преподавал в корпусе, командовал там кадетами, а такие навыки были нужны и здесь.
Подполковник Огарев сдал, а Порошин принял Старооскольский пехотный полк и вступил в командование им, страшась возникшей ответственности, но довольный тем, что напряженный труд будет отвлекать его от печальных мыслей, связанных с высылкой из Петербурга и отлучением от великого князя, которого он искренне любил.
По штату в пехотном полку должно было состоять более полутора тысяч рядовых. Десять рот полка объединялись в два мушкетерских батальона, каждый по пятьсот семьдесят солдат, а кроме них было еще две гренадерские роты по двести солдат. Гренадеры от мушкетеров отличались только названием, потому что гранат, которые им полагалось метать в противника, у них не было, и вооружались они, как и прочие рядовые, только ружьями.
Обер-офицеров состояло в полку около сорока, штаб-офицеров, от майора до полковника, — четыре. Кроме того, трое лекарей и подлекарей, священник, квартирмейстер и судебный чиновник — аудитор.
Офицеры числом своим соответствовали штату, но рядовых солдат не хватало. По спискам рот в каждой был комплект, однако на работы или на ученья батальоны выходили неполными. Спрошенные командиром полка, офицеры ссылались на расписание караулов, на болезни людей, на поездки за провиантом.
Порошин сократил полковой наряд, проверил сведения о больных — у лекаря в околодке собралось всего десять больных, страдавших лихорадкой, — и спросил подполковника Огарева: отчего в ротах нет комплекта солдат?
Огарев помялся, стал жаловаться на писарей, на желудочную болезнь, унесшую много жизней солдат, которых еще не успели исключить из списков, потом запутался в своих объяснениях, махнул рукой и сказал:
— Пора бы вам знать, Семен Андреевич, что для полкового командира полк — его усадьба, а солдаты — его крепостные люди. Батальонные и ротные командиры вслед за ним так смотрят и на свои подразделения. Они отправляют солдат работать в свои поместья и хорошо, если возвращают через полгода или год, а чаще люди совсем у них остаются. Пополнить полки посылают рекрутов, и те до места не доходят: кто мрет в пути от голода и болезней, кого офицеры в имения к себе посылают, а в бумагах показывают умершим.
— И у нас в полку… — начал Порошин.
— И у нас то же самое, — сказал Огарев. — Ваш предшественник в свою усадьбу командами отправлял. Он собрал солдат, плотничье, столярное ремесло знающих, и здесь, в Ахтырке, открыл мастерскую. Мебель делали, кареты, а доски привозил из России. Тут с лесом неважно, и полковник цену брал дорогую.
