Опасный дневник - [73]

Шрифт
Интервал

«Говорил я о государе Петре Великом, — читал далее Порошин запись собственных речей, — что он от природы, как сказывают, не весьма храбр был, но что слабость свою преодолевал рассуждением, и в бесчисленных случаях показывал удивительное мужество, что не токмо не умаляет его великости, но еще утверждает оную. О сем обстоятельстве многие заподлинно меня уверяли».

«Это правда, — подумал он, — о том говорили мне многие знающие люди, но хорошо ли писать о всему свету известном своей доблестью государе, что он не весьма храбр был? И как это нехрабрость можно преодолевать рассуждениями, когда нападает на тебя враг и ни секунды тебе на размышления не оставляет? Или сражайся, или беги. А храбрости нет — и побежит человек, будь он разумен, как Сократ… Неладно тут написалось. И на скорую руку не исправить».

Порошин перевернул страницу, другую. Двадцать четвертое марта:

«Его высочество встать изволил в семь часов. Одевшись, учился, как обыкновенно. Потом изволил играть в биллиард и после взад да вперед бегал. С некоторого времени примечаю я, что его высочество начал становиться слишком резов и несколько своенравен. Ведаю тому и причину; да пусть я только один ее ведаю».

«И здесь неладно, — подосадовал Порошин. — К чему пустая запись, что его высочество, наследник российского престола, взад да вперед бегал? Что ж его воспитатели смотрели и главный над ними — Никита Иванович? И мое ли дело упрекать великого князя, что своенравен, и себя выставлять, что, мол, причину один только знаю, больше никто? Я не знаю, лишь догадываюсь и о ней никому сказать не могу, пока обстоятельно не исследую…»

«В обыкновенное время сели мы за стол, — читал Порошин, — то есть в начале второго часу. Из посторонних никто у нас не обедал. Его превосходительство Никита Иванович делал мне честь, что по большей части разговаривал со мною. Зашла речь об астрономии, и его превосходительство спросил великого князя, о чем он ныне из астрономии проходили с г. Эпинусом. Как его высочество ответствовал, что проходил о параллаксисе, то Никита Иванович заставил его пересказать о том, чему его высочество и повиновался».

Эта запись как будто бы ничего, никто не обидится. И великий князь усерден в занятиях, о параллаксисе знает. Но дальше не годится:

«Тут, продолжая речь, говорил со мною его превосходительство о Лейбнице, дʼАламберте и о Фонтенеле поминал я между прочим, что не худо было, если б и его высочество прочел Фонтенелево сочинение „О множестве миров“. Его превосходительство весьма аппробовал оное. Известно, сколь в приятном виде представляет Фонтенель наитруднейшие вещи. После сего шутил его превосходительство, напоминая о похождениях моих с некоторой дамой».

«Сочинение Фонтенеля запрещено Святейшим Синодом, и эта книга, переведенная на русский язык покойным нашим министром при лондонском и парижском дворах князем Кантемиром, в свет не выходила. Нужно ли писать о том, что Никита Иванович велит молодому государю читать запрещенную книгу? Дело не в изяществе слога и уменье легко рассказать о трудном, а в том, что, согласно учению отцов церкви, выведенному из Библии, множества миров нет. Есть единый мир, созданный господом богом в шесть дней, и думать иначе — значит заблуждаться и отпадать от церкви. И затем — пусть и правда шутил Никита Иванович о некоторой даме, но к чему было о такой шутке поминать, когда приводились рассуждения об астрономии и других ученых материях? Да и похождений никаких не было, все придумал Никита Иванович, узнав о Настасье Краснощековой.

Такие записки будут неверно истолкованы и Никите Ивановичу неприятны. Цесаревич бывает ими недоволен, но его дело детское, он обижается, когда некоторые забавы его не одобряю, а ведь в записях великое число особ и в великих чинах, придворных и военных, названо. Что-то они говорить станут, когда узнают, что подчас их случайное слово оказывается занесенным в некую летопись, откуда ее уж не вымарать им? Написано пером — не вырубить топором, как пословица молвится.

Да, дневник в настоящем его виде отдавать в чужие руки нельзя. Но кто знает во дворце, как ведутся записи? Отдельные тетради знакомы некоторым друзьям, далеким от придворного круга. Правда, одна тетрадь пропала…

И что же?

А то, что необходимо нужно переписать дневник, прежде чем нести его на суд Никите Ивановичу. Выкинуть разговоры, замечания о характере великого князя, поменьше судить о Никите Ивановиче, убрать собственные рассуждения. Останутся сведения о том, что делал великий князь, перечни тем застольных бесед, имена тех, кто в них участвовал. К чему-нибудь, вероятно, можно будет придраться и тут, но вряд ли с большой строгостью».

Порошин посмотрел дневниковую запись седьмого апреля и на пробу написал:

«Учился. Никита Иванович у брата обедал. После обеда приехал, и поехали с цесаревичем гулять. Были на публичной комедии. Описание оной комедии. Денег дали. К государыне ходил. Ужинать и спать. Я был у Сумарокова».

Как будто бы в самый раз. О том, что ездил к Сумарокову, было известно, а о чем с ним говорили, можно умолчать.

Он открыл дневник через десяток страниц. «Четырнадцатое апреля. Попробуем сократить так»:


Еще от автора Александр Васильевич Западов
Подвиг Антиоха Кантемира

Название новой книги говорит и о главном её герое — Антиохе Кантемире, сыне молдавского господаря — сподвижника Петра I, и о его деятельности поэта-сатирика, просветителя и российского дипломата в Англии Фракции.


Забытая слава

Александр Западов — профессор Московского университета, писатель, автор книг «Державин», «Отец русской поэзии», «Крылов», «Русская журналистика XVIII века», «Новиков» и других.В повести «Забытая слава» рассказывается о трудной судьбе Александра Сумарокова — талантливого драматурга и поэта XVIII века, одного из первых русских интеллигентов. Его горячее стремление через литературу и театр влиять на дворянство, напоминать ему о долге перед отечеством, улучшать нравы, бороться с неправосудием и взятками вызывало враждебность вельмож и монархов.Жизненный путь Сумарокова представлен автором на фоне исторических событий середины XVIII века.


Державин

На седьмом десятке лет Гавриил Романович Державин начал диктовать свою автобиографию, назвав ее: "Записка из известных всем происшествиев и подлинных дел, заключающих в себе жизнь Гаврилы Романовича Державина". Перечисляя свои звания и должности, он не упомянул о главном деле всей жизни — о поэзии, которой верно и преданно служил до конца дней.Книга А. Западова посвящена истории жизни и творчества яркого, самобытного, глубоко национального поэта.


Новиков

Посвящена Новикову Николаю Ивановичу (1744–1818), русскому публицисту и издателю.


Рекомендуем почитать
Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Залив Голуэй

Онора выросла среди бескрайних зеленых долин Ирландии и никогда не думала, что когда-то будет вынуждена покинуть край предков. Ведь именно здесь она нашла свою первую любовь, вышла замуж и родила прекрасных малышей. Но в середине ХІХ века начинается великий голод и муж Оноры Майкл умирает. Вместе с детьми и сестрой Майрой Онора отплывает в Америку, где эмигрантов никто не ждет. Начинается череда жизненных испытаний: разочарования и холодное безразличие чужой страны, нищета, тяжелый труд, гражданская война… Через все это семье Келли предстоит пройти и выстоять, не потеряв друг друга.


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.


Дон Корлеоне и все-все-все

Эта история произошла в реальности. Её персонажи: пират-гуманист, фашист-пацифист, пылесосный император, консультант по чёрной магии, социологи-террористы, прокуроры-революционеры, нью-йоркские гангстеры, советские партизаны, сицилийские мафиози, американские шпионы, швейцарские банкиры, ватиканские кардиналы, тысяча живых масонов, два мёртвых комиссара Каттани, один настоящий дон Корлеоне и все-все-все остальные — не являются плодом авторского вымысла. Это — история Италии.


Дакия Молдова

В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.