Опасный дневник - [3]
Как и многие в Петербурге, Порошин знал, что Никита Иванович молодым человеком, двадцать с лишним лет назад, был камер-юнкером цесаревны Елизаветы Петровны, его считали красавцем и дамским любезником. Говорили, что, став императрицей, она готовилась проявить к нему свою благосклонность, однако Никита Иванович такой милости не пожелал и быстренько устроил себе отъезд в датское королевство, стал русским там послом. Это произошло в 1747 году, а вскоре он перевелся на ту же должность в Швецию и прожил в этой стране одиннадцать лет.
Возвратился Никита Иванович на родину только в 1759 году. Императрица позволила ему отдохнуть — и 29 июня следующего, 1760 года назначила его воспитателем своего внука Павла, не спросясь, конечно, матери, Екатерины Алексеевны: судьбой наследника престола она считала себя вправе заниматься самой, как делом государственным.
Брат Никиты Ивановича Петр был видным военачальником и в чине генерал-поручика служил в Померанском корпусе — в русской армии, стоявшей за границей, в Пруссии, близ города Кенигсберга, ныне Калининграда. Между собой братья очень дружили.
Император Петр Федорович не жаловал воспитателя своего сына, винил его в чрезмерной привязанности к покойной государыне, но заведенных ею для Павла порядков не нарушал, — может быть, потому, что не вникал в них по причине равнодушия к мальчику. Никита Иванович императора не любил и, понимая свое значение в царской семье, неприязнь даже не очень скрывал, но возмещал ее подчеркнуто уважительным отношением к Екатерине Алексеевне.
К этому вельможе и пошел Порошин, надеясь увидеть его в Летнем дворце, где он жил со своим подопечным.
Летний дворец находился на том самом месте, где ныне высится Михайловский, или Инженерный, замок. Дворец был очень большой и удобный для жизни, чего не скажешь о многих других жилищах русских государей. Начали строить его при царице Анне Ивановне, заканчивали при Елизавете, и она приказала расставить в комнатах мебель из дома графа Миниха, сосланного ею в Сибирь.
У дворца было три сада. Нижний сад, что теперь называется Летним, за каналом переходил в Верхний, окружавший Летний дворец. Садовая улица тогда оканчивалась на углу Итальянской, ныне улицы Ракова, и продолжение Верхнего сада составлял сад по берегу канала, где потом воздвигли здание Русского музея. Марсова поля также еще не было. Павел, став императором, приказал вырубить деревья и кусты, росшие на Царицыном лугу, — как назывался этот участок Петербурга, — и устроил обширное пустое пространство, пригодное для маршировки пехотных полков и кавалерийских упражнений.
В этом Летнем дворце Павел Петрович родился и провел первые годы своего детства.
Когда двор осенью 1754 года возвратился в столицу из Петергофа, где проводил лето, великую княгиню Екатерину, ожидавшую ребенка, поместили недалеко от покоев императрицы Елизаветы Петровны, а ее мужу отвели помещение в другом конце дома, о чем жена совсем не жалела: супруги давно уже стали чужими друг другу.
Комната Екатерины была проходной, влево и вправо от кровати — постоянно открытые двери. Изголовье в простенке между окнами. Они плохо затворялись, в щели дул ветер. Холодно, неуютно, шумно. Просить другую комнату невозможно: просьба значила бы недовольство выбором императрицы, и никто из придворных не посмел бы сказать Елизавете, что великой княгине в ее комнате неудобно. Гнева государыни боялись.
В ночь на двадцатое сентября Екатерина почувствовала боли. Фрейлины забегали, пришла повивальная бабка.
Доложили императрице. Она приказала почаще докладывать, а ночью навестила Екатерину.
Роды были тяжелыми, долгими. Лишь около полудня Екатерина разрешилась от бремени сыном.
Сейчас же позвали императрицу. С нею пришел священник. Ребенка запеленали. Императрица велела наречь младенцу имя Павел, священник пробормотал на скорую руку молитву.
— Возьми ребенка, — сказала императрица бабке. — Иди за мной.
Не сказав ни слова матери, — правда, она еще не пришла в себя после испытанных мук, — Елизавета покинула комнату. Следом за ней вышли бабка с младенцем, священник и придворные, — у постели Екатерины никого не осталось, даже фрейлины ее семенили в свите императрицы. Екатерина сделала свое дело — и больше была не нужна…
Когда Екатерина опамятовалась, ей некого было попросить напиться, переменить белье. Двенадцать часов она пролежала одна, оставленная всеми — и беспомощная.
Не заходил и Петр Федорович. Он выслушал немало упреков за бездетность, теперь пил с каждым поздравлявшим его придворным здоровье богоданного сына и вскоре не смог бы пройти через дворец к жене, если б даже и захотел.
На шестой день после рождения Павла крестили. Мать лежала больная и не получала никаких известий о сыне, — а он тем временем чуть не умер от молочницы… Спрашивать, как ребенок, Екатерина не могла, потому что такой вопрос выглядел бы сомнением в заботах о нем, проявляемых императрицей. Приближенные Елизаветы не заходили к больной, а ее фрейлинам не было хода в царские покои.
Болезнь Екатерины, которой не оказывали никакой медицинской помощи, затянулась, и новости, доходившие до нее, не помогали выздоровлению. Так и не увидела она Сергея Салтыкова — его послали в Швецию с известием о рождении Павла, — а любимую фрейлину княжну Гагарину выдали замуж и уволили от службы. Екатерина потеряла двух самых близких людей.
Название новой книги говорит и о главном её герое — Антиохе Кантемире, сыне молдавского господаря — сподвижника Петра I, и о его деятельности поэта-сатирика, просветителя и российского дипломата в Англии Фракции.
Александр Западов — профессор Московского университета, писатель, автор книг «Державин», «Отец русской поэзии», «Крылов», «Русская журналистика XVIII века», «Новиков» и других.В повести «Забытая слава» рассказывается о трудной судьбе Александра Сумарокова — талантливого драматурга и поэта XVIII века, одного из первых русских интеллигентов. Его горячее стремление через литературу и театр влиять на дворянство, напоминать ему о долге перед отечеством, улучшать нравы, бороться с неправосудием и взятками вызывало враждебность вельмож и монархов.Жизненный путь Сумарокова представлен автором на фоне исторических событий середины XVIII века.
На седьмом десятке лет Гавриил Романович Державин начал диктовать свою автобиографию, назвав ее: "Записка из известных всем происшествиев и подлинных дел, заключающих в себе жизнь Гаврилы Романовича Державина". Перечисляя свои звания и должности, он не упомянул о главном деле всей жизни — о поэзии, которой верно и преданно служил до конца дней.Книга А. Западова посвящена истории жизни и творчества яркого, самобытного, глубоко национального поэта.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.