Опасные видения - [9]

Демонстрируя свою гибкость, пенисообразный гад обвивается вокруг кисти и начинает рисовать. Кисть представляет собой цилиндрик, присоединенный с одного конца к шлангу, который тянется к бочковидной машине. С другого конца у цилиндра имеется носик. Подача краски, которая разбрызгивается через носик тонкой пылью или густой струей, любого желаемого цвета или оттенка, регулируется несколькими дисками.

Яростно, хоботически василиск наносит один фигурный слой за другим. Затем он учуивает мускусный аромат мускатели, бросает кисть и скользит через дверь вниз по изгибу стены, голо, по овалу холла, выписывая каракули ползучих тварей, письмена на песке, их всякий может читать, но мало кто понимает. Ун и Суб качают кровь своей мельницей, она пульсирует ритмично, питая и опьяняя теплокровного червя. Но стены, обнаружив вторгшуюся массу и исторгающееся из нее вожделение, наливаются жаром.

Он стонет, а набухшая кобра вздымается и раскачивается, направляемая его жаждой погрузиться во влагу в щель пола. Да не будет света! Пусть тлетворные ночи станут его средой. Быстрее мимо материной комнаты, сразу за ней выход. А! Тихий вздох облегчения, но воздух вырывается со свистом сквозь плотно сжатый, вверх обращенный рот, объявляя экспрессное отправление в страну Желание.

Дверь устаревшей конструкции: в ней есть замочная скважина. Быстро! Бегом по спуску и вон из дома сквозь скважину, прочь на улицу. Где бродит одна лишь уличная личность, молодая женщина с серебристыми светящимися волосами и статью всему остальному под стать.

Наружу, и вдоль по улице, и обвиться вокруг ее лодыжки. Она смотрит вниз с удивлением и затем пугается. Ему нравится это: тех, что отдавались слишком охотно, было слишком много. Он нашел жемчужину в пене кружевных оборок.

Вверх извиваясь по ее ноге, нежной, как ухо котенка, кольцо за кольцом, и скользя под сводом паха. Тычась кончиком носа в нежные, закрученные барашком волоски, и затем, Тантал по своей воле, ты взбираешься по плавному изгибу живота, приветствуешь пуговку-пупок, нажимаешь на нее, подавая звонок на верхние этажи, обвивая и обвиваясь вокруг узкой талии, застенчиво, быстренько срывая поцелуй с левого и правого соска. Затем вниз, обратно, чтобы организовать экспедицию, взойти на холм Венеры и водрузить на нем свой стяг.

О, запрет на услады и священносвятосветлость! Там внутри ребенок, от духа зародившийся, он начинает формироваться в страстном предопредвкушении материального мира. Капля, яйцо, и прорастай по раструбам тела, торопясь проглотить Счастливчика Микро-Моби Дика, опережая в корчах миллионы и миллионы его братьев; идет борьба на выбивание.

Зал заполняется до краев кваканьем и карканьем. Жаркое дыхание леденит кожу. Он исходит потом. Сосульками обрастает отечный фюзеляж, его продавливает гнет льда, туман клубится вокруг, рассекаемый со свистом, распорки и растяжки сковало льдом, и с ним происходит стремительное высокопадение. Вставай, вставай! Где-то впереди спутан туманами Венерберг, опутана ими гора Венеры; Таннхаузер, подхвати ревом твоих труб падшие звуки, я в крутом пикировании.

Дверь в комнату матери открылась. Грузная жаба заполняет все пространство яйцевидного дверного проема. Ее подгрудок набухает и опадает наподобие мехов; ее беззубый рот широко разинут. Крикукекеп! Раздвоенный язык выстреливает и обвивается вокруг питона, зажатого щелью пола. Он вскрикивает сразу обоими ртами, мечется вправо и влево. Спазм неприятия прокатывается по коже. Две перепончатые лапы гнут и завязывают его бьющееся тело в узел, теперь будешь голенчатовальным ошейником.

Женщина продолжает прогулку. Подожди меня! Наводняется с шумом улица, волна бьет в узел-ошейник, откатывается, отлив схлестывается с приливом. Слишком много, а открыт всего один путь. Он резко рванулся; хляби небесные разверзлись, но нет Ноева ковчега или чего другого; он обновляется, заново: миллионное крошево мерцающих извивающихся метеоров, вспышек в корыте всего сущего.

Да приидет царствие твое. Чресла и живот облеглись подпрелой аморатурой, и тебе холодно, сыро, и ты дрожишь. Не плота нам — спастись от потопа, а плоти!

Права Бога на рассвет истекают

…Прозвучало в исполнении Альфреда Мелофона Вокспоппера на канале шестьдесят девять-Б в программе «Час Авроры — заряд бодрости и чашечка кофе». Строки записаны на пленку во время пятидесятого ежегодного смотра-конкурса в Доме народного творчества по адресу Беверли Хиллз, Четырнадцатый горизонт. А сейчас в исполнении Омара Вакхалидиса Руника — строки, родившиеся у него на лету, если не считать небольших предварительных набросков предыдущим вечером в таверне для узкого круга «Моя Вселенная»; и такой подход будет оправдан, потому что Руник не помнил абсолютно ничего из того вечера. Несмотря ни на что, он завоевал Большой лавровый венок в первой подгруппе, при этом все награждались только Большими венками во всех тридцати подгруппах; Боже, благослови нашу демократию!

Розово-серая форель борется с ночной стремниной,

Пробиваясь к икрометному омуту завтрашнего дня.

Рассвет — красный рев быков Гелиоса,

Пересекших черту горизонта.