Ее голос дрожит и, чтобы овладеть собой, она меняет тему.
А что ваша дочь?
Воланж. Стоит на своем. Я уж с ней и так и этак — ни в какую. Месье де Жеркур должен быть со дня на день. Что делать, ума не приложу. Неужели отказаться от такой выгодной партии?
Метрей. Разумеется, нет.
Роземонд. Боюсь, что да.
Воланж. Но почему?
Роземонд. Позвольте мне не отвечать.
Метрей. Мадам, мне кажется, что, советуя пожертвовать столь блестящим будущим, следовало бы привести доводы.
К ней вернулся бойцовский дух, голос стал сухим и уверенным.
Воланж. Скажу вам прямо, мадам. Хоть Дансени и совершил преступление, я бы предпочла видеть свою единственную дочь его женой, чем монашкой.
Роземонд. Кстати, Дансени прислал мне с Мальты довольно странное письмо.
Воланж. Ну да, он ведь, кажется, бежал на Мальту.
Воцаряется молчание, во время которого Метрей взвешивает слова Роземонд, после чего обращается к Воланж.
Метрей. А знаете, дорогая, по зрелому размышлению я склоняюсь к тому, что вам стоит положиться на мудрость и опыт мадам де Роземонд. Право, будет лучше, если Сесиль останется в монастыре.
Воланж. Но почему?
Вопрос повисает в воздухе. Молчание в конце концов нарушает Метрей, успевшая обрести привычную уверенность.
Метрей. Мы пережили трудное время. А дни летят. Завтра Новый год, а там, глядишь, и конец восьмидесятых. Раньше я боялась старости, сейчас нет: что Господь ни посылает, все благо. Смею думать, мы можем без опасений глядеть в будущее. Что ж, продолжим игру.
Слова Метрей действуют на обеих дам умиротворяюще. Игра возобновляется, все дышит покоем.
Свет медленно гаснет, на заднике проступают явственные очертания гильотины.
Занавес
