Сделав глубокий, прерывистый вдох, он попытался сдержаться.
— Джен. Кто-то идет.
Он стиснул руки вокруг нее, отчаянно пытаясь привлечь ее внимание и остановить вращения прежде, чем они оба потеряют контроль.
— Официантка.
— Официантка? — Растерянность в шепоте и взгляде вскоре уступила место панике. — Официантка!
— Ш-ш-ш. — Он силился успокоить беспорядочное дыхание и сдержать огонь в паху. — С ней какие-то люди!
Джен уставилась на него в ужасе.
— О боже! Думаешь, они увидели нас снизу? Они пришли за нами? — И Джен затихла в его руках, едва дыша, уткнув лицо ему в шею.
— Вам что-нибудь нужно? — спросила официантка, приближаясь.
— Нет-нет. — Он вскинул руку, останавливая ее, внезапно вспомнив о красной шелковой вещице на сиденье и пустом пакетике в пепельнице… и, разумеется, была еще Джен, сидящая у него на коленях и интимно соединенная с ним. — Все в порядке.
Официантка остановилась в нескольких шагах от их кабинки и окинула взглядом Джен. Вернее, спину Джен.
— Что-то не так? — озабоченно спросила она Трева.
— Нет-нет, все хорошо, не беспокойтесь. — Расслышала ли она неровность и чувственную хрипотцу в его голосе? — Просто моя жена… расстраивается… во время таких спектаклей.
Официантка недоуменно заморгала, а зрители внизу снова засмеялись. Пьеса явно была комедией.
— Ведущий актер напоминает ей… безвременно ушедшего брата, — добавил он.
Официантка попросила его помахать, если они захотят чего-нибудь.
— Я буду поглядывать на вас снизу, договорились? — С этим она ушла.
— Думаешь, она поняла? — послышался страдальческий шепот у его уха.
— Думаю, нет.
— Она… видела мои… трусы?
— Она была далеко.
— Как тебе удалось втравить меня в это! — вдруг вспылила она. — Что нам теперь делать? Как я слезу с тебя, если люди сидят прямо здесь?
— Они не так уж и близко. И перегородки высокие. Это будет совсем нетрудно, по крайней мере пока темно.
Она в панике втянула воздух.
— А если будет антракт и они включат свет? Вроде бы для него еще не время, нет? А если сюда придут люди? О боже, Трев, — в ужасе всхлипнула она, прижавшись к нему лицом, — нас обязательно поймают!
Он погладил рукой шелковистые растрепавшиеся волосы в надежде, что она успокоится и дело не дойдет до истерики.
— Нет, не поймают. Официантка ушла. Все в порядке.
Ее неровное, прерывистое дыхание постепенно успокоилось, и, пока он держал ее, в нем росло чувство удовлетворения. Его таинственная леди отнюдь не такая распутница, какой хочет казаться. И если уж она расстроилась при мысли, что официантка могла увидеть ее трусы, значит, — он абсолютно уверен — она не танцевала на теннисном столе и не ублажала команду «Балтиморских иволг».
Но ведь в глубине души он это знал, просто хотел, чтобы она сама в этом призналась.
Сейчас же он хочет только одного: заняться с ней любовью. Поскорее и подольше. Хотел бы он, чтобы они были сейчас дома, без одежды и она лежала под ним. Как было бы хорошо — наблюдать за ее лицом, глазами, когда он будет погружаться глубоко, а она сжимать его в пароксизме страсти.
Снова возбужденный, он отклонил ее назад для поцелуя — горячего, проникающего и ничуть не сдерживаемого их рискованным положением. Скоро она утратила свою напряженность, растаяла на нем и застонала от возрожденного желания. Ничто не могло доставить ему большего удовольствия. Она хотела его так же сильно, как он ее.
— Давай поедем домой, — пробормотал он нетерпеливо, — и сбросим одежду.
Она кивнула.
Трев сказал, что еще не видел ее обнаженной. В первый вечер они занимались любовью в темноте, сегодня — на людях.
Что-то в этих словах вызвало короткую вспышку тревоги в ее взгляде.
— Я… я всегда предпочитаю темноту. Так… интимнее. Яркий свет портит настрой.
Он недоуменно уставился на нее. Неужели она такая застенчивая, что стесняется показаться обнаженной или заниматься любовью при свете? Она, его леди ночи, его сумасбродная Мадам Икс… соблазнительница, которая даже сейчас остается с ним в любовном объятии, здесь, на людях?
Не может быть, дело не в застенчивости. Тогда почему?
Он выяснит это сегодня же!
Трев не собирался придавать большого значения ее настойчивому заверению, что свет во время любовных игр только «портит настрой». Пусть будет темно, потом в какой-то момент он как бы неожиданно включит бра. К тому времени она будет слишком поглощена страстью, чтобы вспомнить о своем странном протесте. Действительно, что за причуда? Он сделает все, чтобы она без колебаний обнажалась перед ним и днем и ночью.
Он твердо держал этот план в голове, одновременно пытаясь застегнуть джинсы. Джен тоже привела свою одежду в порядок, поправила прическу и допила вино. Трев бросил деньги за ужин на стол и быстро вывел ее из темного помещения театра, все еще возбужденный их любовной игрой.
Перспектива двухчасовой езды казалась невыносимой.
Джен как будто не видела его мук. Не успел он сесть за руль, как она обняла его, пробежала пальцами по волосам и прошептала:
— К чему такая спешка? Разве где-нибудь… пожар? — и стала раздувать этот пожар до бушующего пламени, покусывая его за шею, гладя грудь и бедра, и наконец опять стащила красные шелковые трусики.
