Опасная работа - [48]

Такова работа гарпунера и всей команды бота. Но бить кита вручную, одной только холодной сталью еще интереснее, потому что труднее и дольше. Не меньше получаса охотники подбираются к киту, пока не оказываются от него так близко, что можно добраться рукой до покрытого слизью бока. Судя по всему, кит не очень чувствителен к боли, потому что, прокалываемый длинными пиками, он даже не вздрагивает. Однако инстинкт заставляет его обороняться хвостом от лодки, которая должна держаться сбоку от него, чуть пониже его головы, что безопаснее; совсем избежать опасности все же трудно, так как кит может в панике вздыбить свой гигантский плавник, накрыв им лодку. Одно движение – и лодка с китобоями летит в пучину.

Мне не забыть, как однажды нам пришлось выбираться из-под нависшего над нами гигантского плавника и как каждый загораживался от него рукой, словно мог потягаться с чудовищем, если б тому вздумалось опустить плавник ему на голову! Но кит изнемогал от потери крови, и плавник этот, вместо того, чтобы с силой обрушиться на нас, вдруг начал опускаться в другую сторону, и мы поняли, что кит сдох. С чем сравнить испытанный тогда всеми восторг, и кто согласился бы отдать его в обмен на любую другую спортивную победу?

Нереальная, нездешняя красота Арктики рождает в тебе какое-то особое чувство, и именно поэтому, раз побывав там, ты на всю жизнь привязываешься к этим местам. Большую роль играют белые ночи. Ведь ночью свет здесь лишь чуть приглушен и имеет слегка оранжевый оттенок. Некоторые капитаны, как говорят, по прихоти своей совершенно переворачивают распорядок дня: завтракают ночью, а ужинают в десять утра. Все 24 часа здесь – твои, и можно вертеть ими, как вздумается. Но после месяца или двух глаза начинают уставать от беспрерывного света, и ты по-новому ценишь то умиротворение, которое приносит с собой ночь и ее темнота. Помню, как на обратном пути, на подходе к Исландии я с палубы увидел мерцающую в небе звезду и не мог отвести глаз от этого маленького чуда. Можно сказать, что половину удовольствия от красот природы мы теряем просто из-за того, что привыкли к ним.

Впечатление от арктических пейзажей усиливает и чувство одиночества, которое охватывает тебя в Арктике.

В местах обитания китов в окружности 800 миль от нас никаких других судов, кроме нашего и парного с нами судна, не было. Семь долгих месяцев мы не имели ни писем, ни вестей от мира, простиравшегося южнее. А ведь отплывали мы во время, насыщенное событиями. Шла афганская кампания, назревала война с Россией. Обратный наш путь проходил вблизи вод Балтики, и мы не могли быть уверенными в том, не поступит ли какой-нибудь военный корабль с нами так же, как мы поступали с китами. Когда к северу от Шетландов нам повстречалось рыболовецкое судно, первым нашим вопросом было, в состоянии мира или же войны находится наша страна. За семь месяцев нашего отсутствия произошли важные события: разгром при Майванде, знаменитый марш Робертса из Кабула в Кандагар, но нам все это представлялось неясным, туманным, да и по сей день я не могу разобраться в этом периоде нашей военной истории.

Немеркнущий свет, сиянье белоснежных льдин, глубокая синева воды – вот что сильнее всего врезалось в память, а еще – живительная свежесть сухого морозного воздуха, вдыхать который – истинное наслаждение. И крики бесчисленных морских птиц – всех этих чаек, юнко зимних, бургомистров, гагар – они и сейчас еще призывно звенят у меня в ушах. Вся эта живность – и в воде и в воздухе – приоткрыла мне новый мир неведомых ранее живых существ.

Промысловый кит дает лицезреть себя не так уж часто, зато менее ценные его собратья кишат повсюду. Девяностофутовый полосатик может смело рассекать волны своим никому не нужным жирным телом с полной уверенностью, что ни один бот не будет спущен вослед ему.

Уродливый горбатый кит, призрачный белый кит, нарвал со своим рогом, странного вида бутылконос, огромная медлительная гренландская акула и смертоносный дельфин-касатка, самый страшный из глубоководных морских чудищ – истинные владельцы этих девственных широт. На льду разлеглись тюлени, пятнистые и береговые, и гигантские, в 12 футов от носа до хвоста хохлачи; когда они сердятся, а сердятся они постоянно, нос их раздувается и становится похож на ярко-красный футбольный мяч. Изредка на льду можно увидеть белую полярную лисицу, и всюду попадаются медведи. Плавучие льдины возле тюленьих лежбищ испещрены цепочками медвежьих следов – эти безобидные увальни ходят вразвалку, походкой бывалых моряков. Ради того, чтоб поймать тюленя, они готовы пройти так сотни миль, штурмуя льды, и выработали хитрый способ ловли тюленей: найдя большую плавучую льдину с единственной полыньей в центре, они ложатся возле этой полыньи, обхватив ее передними лапами, и едва в полынье показывается тюлений нос, завтрак медведю уже обеспечен. Время от времени нам приходилось сжигать в печке кухонные отходы, и всякий раз через несколько часов все медведи на сотни миль окрест собирались возле судна с подветренной стороны, привлеченные запахом.

Но, как ни приятно плаванье, неизбежно наступает день, когда судну приходится повернуться носом на юг, к родным берегам. Зима в этих краях порою наступает очень неожиданно, и горе тому кораблю, который замешкается и будет застигнут ею. Вот поэтому в сентябре мы убрали лодки, завинтили крышки на баках с жиром, и «Надежда» отправилась домой. Остался в стороне гористый Ян-Майен, скрылись вдали за туманной дымкой сверкающие льды, и только в памяти моей живет то, что, может быть, не суждено мне больше никогда увидеть – океанские воды Гренландии.