Опасная красота. Поцелуи Иуды - [19]

— Моника… — бабуля испуганно поднесла ладонь к округлившемуся рту. — Разве можно так с гостями?

— Это не гости… Не гости, бабуль, — я знала, что мои щеки налились некрасивыми красными пятнами — я всегда шла пятнами, когда краснела, но мне было плевать.

— А это что еще за истеричка? — блондинка-барашек смерила меня презрительным взглядом и повернулась к Бренту. — Вы говорили, проблем не будет, но эта особа…

— Я не особа! Мы — хозяева квартиры и вы не смеете… — я задохнулась.

— Моника, что происходит? — бабушка схватилась за сердце. — Что все это значит?

Господи, не хватало еще, чтобы ей стало плохо из-за этих вот мерзавцев!

— Все хорошо, бабуль, — поговорила я напряженно, хотя прекрасно знала — ничего не хорошо. Он имеет право показывать потенциальным покупателям нашу квартиру… эту квартиру. Он имеет. — Просто наши гости уже уходят…

А что я сделаю, если они не захотят? Если внаглую усядутся за бабушкин чизкейк, форму с которым она держала в смешных рукавичках-прихватках, что я подарила ей на прошлое Рождество?

— Пожалуй, нам действительно пора, Алейна, — улыбнулся Брент и ненавязчиво принялся теснить все милое семейство к дверям. — Берегите здоровье и свою внучку. Она у вас замечательная! Проводите нас, Моника?

— Квартирка — прелесть, но эта… девушка испортила все приятное впечатление. Не дала осмотреть спокойно, — уже на лестничном пролете недовольно бросила блондинка и быстро стала спускаться по ступенькам, подхватив своего похожего на тюленя мужа и недовольного сына. — Мы всё обдумаем, и, возможно, позвоним вам, Брент. При условии, что этой… здесь не будет, и она никогда не появится в последующем!

— Буду ждать, миссис Розенблатт, — крикнул ей вдогонку Брент, а потом повернулся ко мне. — Дело?

Кровь вмиг отхлынула от моего лица.

— Я… я… я… — что я заикаюсь, как заведенная, господи?! — Вы же говорили, у меня есть неделя…

— Мало ли что я говорил, когда подвернулись такие крутые клиенты? — ухмыльнулся мужчина. — Посмотри на эту Розенблатт — сучка редкостная, но вместе с муженьком они имеют три миллиона лей в год. Так что там с делом моего сына? Оно у тебя?

— Я пыталась… Почти получилось, но меня застукал помощник комиссара. Я действительно пыталась… Не получилось… Пожалуйста…

— Хочешь сказать, ты опростоволосилась? Упустила свой единственный шанс? — в голосе Брента открытое презрение. — Тогда эта мамзель Розенблатт действительно должна жить в твоей квартире! В конце-то концов, встала бы на колени и сделала этому полицаю минет! Или бабулю свою не жалко?

Я вспыхнула, а перед глазами, как наяву, возник офицер Кастор Трой в расстегнутой форменной рубашке и его пальцы у меня во рту.

— Я не смогу достать дело вашего сына — это исключено. Он будет следить за сейфом, как за зеницей ока. Но я достану деньги! Обещаю, что достану!

— Где? — выплюнул Брент и грубо припечатал. — Или надеешься, сможешь родить банкноты из своего девственного влагалища? Ты неплатежеспособна, крошка!

— В пансионе Эдны Диофант! — выпалила я, а потом зажала себе рот, осознав, что сказала.

Судя по тому, как изменился в лице подлец, это имя было ему знакомо.

— Ах, вот оно что, — Брент похотливо облизал губы и глазки его заблестели. — А я, признаться, недооценил тебя, милашка. Вот только кто польстится на такую задрипку, как ты… Впрочем, всякие бывают извращенцы! Окей, дерзай, крошка, раз у тебя… такие знакомые. Честно говоря, мне твою бабульку жалко. Очень она мамашу мою покойную напоминает. Я даю тебе ровно месяц. Отдашь мне на руки миллион лей — считай, я в тебя поверил. Если нет — никаких отсрочек. Квартира отойдет Розенблаттам. Несмотря на все вопли, квартирка очень приглянулась этой сучке, она ее дождется и возьмет без всякой скидки. Если ты не расстараешься, конечно. По рукам?

— По рукам… — прошептала я.

Я сказала про Диофант лишь, чтобы отсрочить кошмар и это у меня получилось. В безграничном отчаянье, охватившем меня, я же не подумала о этом всерьез?

— И ты… это… принеси чизкейк, который испекла твоя бабушка, — добавил Брент. — Думаю, у тебя все равно сейчас не будет аппетита. А моя жена очень любит домашнюю выпечку…

— Моника Калдер, на исповедь.

Суровый безликий нравственник, появившийся в архиве, как черт из табакерки, застал меня врасплох. Я быстро вытерла воспаленные глаза, надеясь, что они выглядят не заплаканными, а уставшими, и спешно поднялась. На исповеди я была совсем недавно, искренне покаялась старому капеллану в своих грехах и была уверена, что в ближайшее время меня не призовут.

При полицейском отделении существовала небольшая капелла, в которой старый капеллан Петцваль проводил мессы и соборные молитвы. Все мы были обязаны исповедаться и причащаться — нравственники строго следили за теми, кто пропускал богослужения, тем самым демонстрируя неуважение к законам, которые нам дали те, кого мы почитаем за святых. К слову сказать, Петцваль был единственным из нравственников, к которому я испытывала симпатию — это был пожилой десмонд со светлыми глазами в сетке морщин, с которым мы иногда подолгу разговаривали.

Несмотря на то, что часовня совсем небольшая, она была создана с большим мастерством, в лучших традициях готики. Как будто свитая из арок и колонн, она, как кружевом, была украшена причудливой резьбой, изображающей диковинных животных и различные растения.