Опасная игра Веры Холодной - [74]
— У меня для вас припасен один сюрприз. — Ханжонков хитро прищурился и посмотрел на Веру так, словно решал, достойна ли она сюрприза. — Пьеса из кинематографической жизни. Известный сценарист и его жена, начинающая актриса. Любовь, интрига, кинематограф — вот три составляющие успеха. Главную роль я хочу отдать вам. Я уже и название придумал: «Королева экрана»! Вам нравится?
«Какая я королева? — усмехнулась про себя Вера. — Смеется он, что ли? Своеобразное, однако, понимание деликатности…»
У Владимира с деликатностью обстояло еще хуже. Он вбил себе в голову, что надо идти смотреть Верин «триумф» «всем вместе», то есть пригласить с собой Верину родню — мать, сестер Надюшу и Сонечку, а также тетю Лену. Вера несколько раз говорила, что о триумфе и речи быть не может (хорошо бы без скандала обошлось, а то еще потребуют зрители вернуть деньги за билеты, как это иногда бывает), что «табором» в кино ходить не принято и что она обе свои картины видела несколько раз и больше смотреть не намерена. Но Владимир так и не отступился. Триумф! И непременно всем вместе! Вера всерьез опасалась, что муж пригласит половину Автомобильного общества и еще коллег-адвокатов в придачу, с него станется. Сама она, конечно же, собиралась побывать на премьерах, но инкогнито и в одиночестве. В одиночестве позор не так болезненно ранит. Триумф? Ах, если бы…
— Есть превратности судьбы, Вера Васильевна, а есть банальности, — многозначительно сказал ей гардеробщик. — Через год станете вспоминать и смеяться.
— Да, стану, — согласилась Вера, думая, что непременно станет смеяться над своей былой наивностью, не все же о погубленных мечтах рыдать, надо бы иногда и посмеяться…
— Что с вами, дорогая моя?! — притворно сокрушалась Анчарова. — Под глазами круги и талия поплыла… Вы, должно быть, нервничаете и оттого много едите? Не переживайте, вам не стоит переживать по поводу своих ролей.
«Вас все равно никто не заметит и не запомнит», — договаривала она взглядом и препротивно улыбалась.
— Стоит ли мне переживать?! — как можно веселее отвечала Вера, вкладывая в эти слова противоположный смысл.
Владимир как-то рассказывал, что у китайцев есть такая разновидность борьбы, при которой не столько принято нападать, сколько оборачивать силу нападающего противника против него самого. Нечто подобное Вера использовала в словесных стычках с Анчаровой.
Правильнее всех вела себя тетя Лена. Будучи актрисой, она прекрасно понимала Верино состояние и столь же прекрасно понимала бесполезность уговоров «не волноваться». Сама до сих пор волновалась перед каждым выходом на сцену. Скажи кому, что актриса Лешковская волнуется, выходя к зрителям, так ведь не поверят. Это зрители волнуются, когда видят Лешковскую, да так, что могут начать аплодировать посреди действия, как в цирке.
— Я так тебе завидую, Вера! — говорила тетя Лена. — Первые шаги в искусстве — это так замечательно! Весь мир перед тобой, нет никакого прошлого, одно только будущее… Светлое! Радостное!
Иногда Вера с тетей спорили о преимуществах кинематографа перед театром и театра перед кинематографом. Две актрисы (снявшись в двух картинах, Вера имела право называться актрисой, пусть и формально) могут спорить об этом лишь при условии полного взаимопонимания, иначе первый же спор закончится смертельной обидой. У театра, по мнению Веры, было одно неоспоримое преимущество, даже не столько преимущество, сколько выгода. Играя роль по многу раз, оттачиваешь до безукоризненности каждый жест, каждое слово. Вдобавок оплошность на сцене видна сотне-другой зрителей, а ту же оплошность в картине увидят сотни тысяч, нет — миллионы зрителей. Если, конечно, захотят увидеть…
Певец Крутицкий, с которым Вера во время съемок сдружилась настолько, что они, отбросив отчества, стали называть друг друга по именам и перешли на «ты», откровенно посмеивался над Вериными страхами. Он вообще имел привычку над всем подсмеиваться и все вышучивать, что совершенно не вязалось с его сценическим образом Плачущего Арлекина. Кроме анекдотов, рассказывать которые он был великий мастер, Крутицкий развлекал окружающих своими экспромтами, которые он называл «перевертышами». Услышит, например, как Заржицкий напевает «Но я вас все-таки люблю!», призадумается на минутку и выдаст:
