Опасная игра - [51]

Орест погрел руки о кофейник, затем выпил подряд несколько чашек горячего желудево-черемухового кофе.

Дурацкий день! Сплошные неудачи и разочарования. Сначала эта проклятая веревка, потом купание в подвале, теперь вот разлетелась в пух и прах его идиотская версия, построенная всего лишь на совпадении фамилий. Да Вишну-бог и Вишну-оборотень не что иное, как то же самое примитивное совпадение. Нельзя же так дешево покупаться!

Еремеев вдруг с ужасающей ясностью понял: все, что он до сих пор предпринимал по «делу Ульриха Цаффа», — все отдавало махровым дилетантством, все было удручающе непрофессионально. Нет у него никакой интуиции и никакого чутья. Да что там чутья! Нет элементарных офицерских навыков: вместо того чтобы заставить Лозоходова нести свою сторожевую службу, позволил ему шататься без дела и трепать языком. В глазах майора Алешина это будет выглядеть именно так: «Лейтенант Еремеев не мог организовать охрану места работы, в результате чего…»

Хорошо еще, что без потерь обошлось. А то бы точно на контрразведчике Еремееве поставили большой жирный крест.

Орест никогда не мечтал быть ни контрразведчиком, ни моряком, ни летчиком. Не потому, что не хотел, а потому, что не смел. Ему всегда казалось, что в моряки, летчики, пограничники идут люди совершенно особого склада. Как Витька Букреев из 10-го «А» — круглый отличник, «ворошиловский стрелок» и лучший гиревик школы. У Ореста же по физкультуре была четверка, а по всем математикам, кроме геометрии, вечная тройка. Куда там в моряки или летчики… Единственным его коньком был Das Deutsche — немецкий язык. И не потому, наверное, что у Ореста были какие-то особые лингвистические способности, а потому, что мама Екатерина Георгиевна преподавала этот язык в тех школах, где учился сын. К немецким словам Орест начал привыкать лет с трех. В первом классе он уже мог складывать простые фразы и выпрашивал у мамы деньги на кино и мороженое исключительно на немецком. В четвертом, когда его засадили за фортепиано, Орест пустился на хитрость: он согласился вместо уроков музыки дополнительно заниматься немецким. Ведь и вправду читать в подлиннике сказки братьев Гримм было куда интереснее, чем тарабанить нудные гаммы.

Вторым еремеевским коньком по праву могла считаться фотография. Все началось со старенького складного аппарата «Фотокор», подаренного отцом. Оресту нравилось, что объектив выезжает из кожаного меха по тоненьким рельсам, словно маленький паровозик. С неизъяснимым удовольствием мальчик нажимал на всевозможные рычажки и кнопки, вращал колесико кремальеры и заглядывал в таинственную глубь черного меха.

К лету сорок первого Орест точно знал, кем он будет — военным кинорепортером. Решение это вызрело после многих километров хроникальных лент, просмотренных в бывшем костеле, где размещался зал документальных фильмов. Испания, Халхин-Гол, Хасан, Карельский перешеек прошли перед глазами юноши, пропущенные через самую настоящую машину времени — кинокамеру. Хотелось быть в гуще всех горячих событий, видеть все самое важное и, может быть, самое страшное не на экране, а наяву — своими глазами.

С самого начала войны Екатерина Георгиевна ушла с сыном в леса, они попали в большой партизанский отряд. Учительнице немецкого языка нашлось дело в штабе, а Ореста, благо парень пришел с неразлучной «лейкой», назначили командиром отделения фоторазведки. И хотя в подчинении у «командира» был всего один боец, сам Орест, Еремеев ходил очень гордый. Впоследствии он никогда и никому не рассказывал, что два года провоевал под маминым присмотром и в основном в лабораторной землянке, где печатал для штабных отчетов снимки пущенных под откос составов, сожженных управ, взорванных мостов. Правда, в сорок четвертом, когда началась «рельсовая война», «командира отделения фоторазведки» включили в одну из групп рядовым подрывником и Орест пять раз выходил на настоящие боевые задания.

С освобождением Белоруссии ядро партизанского отряда влилось в регулярные части. Орест, узнав, что в войсках существует воздушная фоторазведка, попросился туда, где готовят специалистов этого профиля. Его направили на краткосрочные офицерские курсы при топографическом училище. Только там он узнал, что фотографировать с воздуха ему не придется, поскольку занимаются этим летчики-штурманы, а на курсах готовят специалистов по дешифровке аэроснимков.

Последние месяцы войны младший лейтенант Еремеев провел начальником фотолаборатории в отдельной разведэскадрилье 2-го Прибалтийского фронта.

Вскоре после победы на Дальнем Востоке — Орест хорошо запомнил этот день, потому что прикрепил на погоны вторую звездочку, — его пригласил к себе уполномоченный СМЕРШа. Обстоятельная беседа длилась больше часа, а потом капитан предложил перейти на службу в армейскую контрразведку.

Орест вспомнил, каким гоголем ходил он, когда ему вручили красное смершевское удостоверение. А что на деле? Память дырявая, собранности никакой, выдержка плохая, интуиция заменяет воображение, да к тому же необузданное. Он легко верит в то, во что хочется верить. В последнее время развилась болезненная мнительность: он готов подозревать в связях с «вервольфами» кого угодно — доктора Гекмана, Лотту, фрау Хайнрот, Сабину и даже эту козьеглазую немочку, которая так отчаянно с ним флиртует. Ну, конечно же, ради того, чтобы соблазнить советского офицера, сделать его своим агентом и выуживать военные секреты. Есть тому и неоспоримые «доказательства»: шоколад летчиков люфтваффе с тонизирующим орехом «Кола». Откуда он у бедной девушки, племянницы пасторской экономки? Ну, ну, поехали… Кстати, шоколад могла принести и Сабина. А что она уносила в свертке? Вещи, дорогой мой, вещи для продажи на шварцмаркте. Папенька их, дядя Матиас, заболели и не смогли прийти сами… Не мешало бы прокачать и папеньку…