Опасная граница - [51]

Однажды, когда Карбан в свободное от службы время, по обыкновению, отправился в лес, он встретил ее на лесной тропе:

— Ты где была?

— У подружки в Зальцберге.

— Опять у подружки?

— Опять! — усмехнулась она.

Болезнь не оставила следа на ее лице. Оно загорело на солнце, вокруг носика выскочили веснушки.

— Послушай, Марихен, я хочу с тобой серьезно поговорить. Что, если мы присядем где-нибудь на минутку?

Она кивнула в знак согласия. Карбан понимал, что она догадывается, о чем он собирается говорить, и поэтому никак не мог решить, с чего лучше начать. Когда они удобно уселись под раскидистым деревом, спрятавшись от лучей палящего солнца, он заговорил спокойно и рассудительно:

— Ты хорошо знаешь, я никогда не преследовал тебя, хотя мне известно, что ты помогаешь отцу в его преступном деле. Но теперь обстановка изменилась.

— Вы считаете, что я должна сидеть дома и вышивать монограммы на салфетках? — улыбнулась девушка. — Вы наверняка мне не поверите, но я действительно просто гуляла.

— Почему отец не подыщет тебе работу?

— Я хотела устроиться продавщицей в книжную лавку.

— Ну вот еще! Идти к такому... Ты ведь слышала, что о нем говорят.

— Со мной бы он не очень разошелся. Девчонки сами лезли к нему в постель. Известный бабник, но мне он не нравится. У него такая приторная улыбка, что стоит ему на меня посмотреть, улыбнуться, как... Нет, подобные развлечения не для меня.

— Почему ты не учишься шить? Ведь это всегда пригодится в жизни.

— Вы говорите, как мой отец. Представьте, он купил мне новую швейную машинку марки «Зингер». Такой машинки нет ни у кого во всей деревне.

— Отец заботится о тебе. Как-никак тебе выходить замуж.

— Кто меня возьмет? — засмеялась она. — Рыжая, веснушчатая, ничего не умеет и только шляется по лесу...

В голосе ее послышался незнакомый оттенок, и Карбан четко уловил его. Может, она хотела кем-то стать, чего-то достигнуть, а теперь жалеет, что позволила запереть себя дома?

— Почему отец не отдал тебя учиться?

— Я сама виновата: не смогла настоять на своем. А ведь когда-то так хотела учиться в гимназии...

— Ну вот, кончила бы гимназию, может, и из тебя что-нибудь получилось бы...

— А может, я не смогла бы учиться? Может, у меня способностей нет?

— Ну, тогда занялась бы чем-нибудь дельным.

— А что же я, по-вашему, не делом занимаюсь? Пока вы тут со мной разговариваете, отец с Гансом несут полные рюкзаки по другой дороге.

Марихен засмеялась, и в карих глазах ее заплясали чертики. Она сидела, обняв колени. На ней было простенькое летнее платье, которое ей очень шло, на ногах — сандалии. Карбан не мог на нее налюбоваться. Она прищурилась — солнечные лучи пробивались даже сквозь густые ветки раскидистой ели.

— Я хотел с тобой серьезно поговорить, а ты... — помолчав, сказал Карбан.

— А разве мы не говорим серьезно? — продолжала она смеяться.

— Пойми же, Карел любит тебя. Он хороший парень, и в отношении тебя у него самые серьезные намерения, — заговорил Карбан осторожно. Неожиданно он поймал себя на мысли, что ведет себя как сводник, отыскавший для невесты хорошего жениха.

— Это правда, — ответила она спокойно. — Но когда мне с Карелом гулять? Он то на службе, то отдыхает после наряда. Не могу же я поднимать его с постели. Сами знаете, как им достается. А вы все хотите заставить их дежурить по шестнадцать часов, так тогда они даже выспаться как следует не смогут. Вы думаете, что такой большой участок могут охранять несколько человек?

— Тебе придется привыкнуть к тому, что твой муж всегда будет на службе, ведь ты выходишь за таможенника.

— Разве это служба? Это каторга какая-то. В воскресенье он по графику был свободен, но вы снова послали его в наряд. А мы хотели пойти в Георгшталь на танцы. Какая же это дружба, если я вечно одна?

— Скоро мы получим пополнение, — сказал Карбан, а сам подумал, что к тому времени эта девушка будет со своим мужем бог знает где.

На какое-то время установилась тишина. Марихен ударила каблучком своей сандалии по мху, потом придвинулась поближе к Карбану, потому что на нее падало солнце:

— Можно вас кое о чем спросить?

— Конечно.

Он ожидал, что девушка спросит что-нибудь о Кареле, но она заговорила о другом:

— Меня часто упрекают в деревне, даже угрожают, ведь я немка, а Карел чех...

— Это глупости! — сказал Карбан. — Не обращай внимания на подобные выпады.

— Пан начальник, что же будет дальше?

— Ты что-нибудь слышала? Чего-нибудь боишься? — спросил он.

— Вчера я была с Эрикой Бауман у Хендлов. К ним как раз пришел Грефенберг, тот, что из Вальдмюле, и объявил, что против вас что-то готовится. Он еще что-то хотел сказать, но увидел меня, наверное, вспомнил, что я дружу с Карелом, и сразу осекся. Я почувствовала, что мешаю... Паи начальник, я боюсь за Карела. Они уже знают, что это он убил того...

— Не бойся, девочка, мы осторожны.

— Говорят, будто бы придет Гитлер и заберет Судеты.

— Ты ведь знаешь, мы строим на границе укрепления. И потом, мы не одни.

— Мы должны ненавидеть друг друга, потому что принадлежим к разным национальностям. Почему?

— Ты не права, девочка! Ты — чешка. Твоя мать, насколько мне известно, за всю свою жизнь так и не научилась как следует говорить по-немецки. Она всегда считалась чешкой.