Опальные - [12]

Бесцеремоннее всех чавкал Пыхач, сопя носом и вздыхая, как от тяжкого труда. Сидел он по правую руку хозяина, который не раз уже неодобрительно косился на обжору, пока, наконец, не промолвил:

— Емелька-дурак в лес по дрова поехал!

— И муха не без брюха, — промычал тот в ответ с полным ртом.

Кругом раздались сдержанные смешки. Вдруг, откуда ни возьмись, аэролитом из небесных пространств, в мису Пыхача упал кусок хлеба, и в лицо ему брызнул целый фонтан ботвиньи.

— Ловко, — сказал он, сообразив, видно, кому он этим обязан. — Всякое деяние благо.

И, преспокойно, как ни в чем не бывало, обтерев себе платком лицо, он выудил ложкой хлеб из мисы, а затем стал уплетать его за обе щеки. Такая невозмутимость возбудила между остальными приживальцами еще большую веселость. На беду несколько брызг долетело и до их кормильца-боярина. Просветлевшее было чело его снова омрачилось.

— Кто это бросил? — спросил он, строго озираясь на своих двух сыновей.

— Я, батюшка, — ответил Илюша, пока брат его собирался еще с ответом.

— Ты, тихоня? Пошел же вон!

— Нет, бросил я, — подал тут голос Юрий, приподнимаясь с места.

— Значит, он солгал!

— Не солгал, батюшка, а хотел только выгородить меня.

— Так пошли вон оба!

— Дай им хоть ботвинью-то доесть! Больно уж вкусна, — вступился теперь Пыхач. — Молодой квас — и тот играет. Сам ты, бывало, не так еще бурлил.

— Что-о-о-о?!

Это был уже громовой раскат, предвестник надвигавшейся грозы. Все за столом притихли в ожидании, что вот-вот ударит и молния. Тут внимание боярина было отвлечено конским топотом за окном.

— Кого там еще нелегкая несет? Один из холопей кинулся к окошку.

— Ну, что же?

— Да какой-то верховой. Эй, ты, слушай! От кого прислан и с чем?

— От воеводы, с государевым указом, — донесся явственный отклик.

Илья Юрьевич весь встрепенулся и осенил себя крестом.

— Благодарения и хвала Создателю во святой Троице! Этого указа я ждал ровно десять лет, что не видел царских пресветлых очей. Сердце-вещун говорило мне, что я все же не совсем еще забыт. Ну, детушки, скоро-скоро мы будем в Белокаменной…

— И я тоже! — заликовал Пыхач и захлопал, как ребенок, в ладоши.

— И ты тоже, Емелька-дурак, само собой, на печи туда поедешь. Да где же гонец? Пускай войдет!

И вошел гонец… Да юнец ли это, полно? На плечах — самого грубого сукна полинялый воинский кафтан, в руках — затасканный воинский же колпак с медным репьем на остроконечной тулье, на боку — сабля не сабля, а несуразный какой-то короткий меч… Да и рожа совсем неподобающая: одутловатая, очевидно, от неумеренного употребления горячительных напитков.

— Да это простой ярыжка! — заметил Пыхач и свистнул.

— Не простой, а разбойного приказа! — отозвался осиплым голосом обиженный в своем полицейском достоинстве ярыжка, утирая рукавом свой потный лоб.

— Разбойного приказа? — переспросил Илья Юрьевич, которого также стало брать уже сомнение относительно миссии гонца. — И тебе доверили государев указ?

— А то кому же, коли велено тем указом оповестить всех и каждого, что бежал с пути следования лихой человек…

Разочарование для опального боярина было чересчур сильно. В глазах у него помутилось, он запрокинулся назад и свалился бы, пожалуй, со стула, не подхвати его в объятья Пыхач.

— Воды! — крикнул Богдан Карлыч, вскакивая из-за стола. — А ты, голубчик Илюша, сбегай-ка наверх за моим ланцетом. Ты знаешь ведь, где он? В моем шкапчике…

— Знаю, знаю.

Но на этот раз обошлось и без кровопускания. От вылитой ему на голову кружки воды и от глотка квасу Илья Юрьевич пришел понемногу опять в себя.

— Где ж у тебя указ? — спросил он ярыжку, глубоко переводя дух. Только глухой звук голоса выдавал еще перенесенное им сейчас тяжелое испытание.

Ярыжка достал из-за пазухи завязанный бечевкой сверток, распутал бечевку и хотел только что подойти, чтобы вручить сверток лично боярину, но тот остановил его мановением руки.

— Прими, Спиридоныч!

Пыхач принял и развернул из свертка пергаментный столбец.

— Ну, что?

— Да грамота, кажись, как быть полагается с малой государственной печатью из красного воску на шнурке.

— Прочитай же во всеуслышанье.

— Гм… Глаза-то у меня в последнее время что-то плохо видеть стали…

— Аль, может, и читать уже разучился? Ну-ка, Юрий, ты — грамотный, прочитай-ка.

Юрий взял указ из рук Пыхача и прочитал вслух следующее:

— "7177 году[4] апреля в 10-й день великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович всея Великия и Малыя и Белыя России самодержец, указал всем воеводам, товарищам их, дьяка и иных чинов людям, коим о том ведать надлежит: по пути следования из престольного города Москвы на железном канате осужденных в Сибирь воров и разбойников, разбив канат и кандалы ножные, утек от приставников приспешник разбойничьего атамана Стеньки Разина, по имени Осип Дементьев, а по прозвищу Шмель, с четырьмя товарищами. А оные товарищи по малом розыске переловлены, реченый же Осип Шмель доселе не разыскан, понеже уповательно возвратился на прежние свои злодейства с вящим устремлением к погублению бедных поселян и рыболовных ватаг. А приметы его: рост выше среднего, плечи широкие, волосы на голове черные, острижены по-казацки, лицо смуглое, с красным рубцом от левого уха через всю щеку, левая рука без мизинца, от роду же ему годов 35. Вследствие чего вменяется каждому к сыску и поиску оного беглого разбойника все удобовозможное и неусыпное старание приложить, а по поимке в железа сковать и в подлежащий воеводский разбойный приказ беспромедлительно представить под крепким присмотром, дабы в дороге утечки учинить не мог, под опасением лишения виновных чести и наказания по всей строгости законов".