Опал императрицы - [87]

Альдо тоже вскочил. В несколько шагов он пересек огромный зал и остановился перед той, что так жестоко его обвинила. Лицо его оставалось бесстрастным, но позеленевшие глаза сверкали гневом.

– Я, сударыня, не мужлан, не наглец и не самозванец...

– Да что вы? Может быть, вы еще станете уверять, что вы – Франц Рудигер?

– Я никогда этого не говорил, сударыня...

– Говорите: ваше императорское высочество!

– Если вы на этом настаиваете – пожалуйста! Так знайте, императорское высочество, что это вы и только вы упорно желали видеть во мне того, кого оплакиваете! Возможно, мне следовало разубедить вас, но вы только что пережили такое тяжелое испытание, что я боялся нанести вам новый удар.

И это мы, Эльза, попросили его продолжать играть эту роль до тех пор, пока вы не почувствуете себя лучше, – подхватила графиня. – О, моя дорогая девочка, вы были в таком ужасном состоянии, – уговаривала она ее. – Вы так нас напугали, и единственной мыслью, за которую вы уцепились, была чудесная мысль о том, что вы спасены любимым человеком. Вы были уверены, что узнали его, вы хотели его видеть, говорить с ним и после этого по-прежнему были убеждены, что это – Франц... Нас это огорчало, но как было отнять у вас эту иллюзию, не причинив вам боли? Вы даже говорили, что он стал красивее, чем прежде.

– Может, вы просто заявите, что я сумасшедшая?

– Нет, – мягко вмешалась Лиза. – Но вы столько лет не видели Рудигера! И у вас не осталось ни одного его портрета. Я думаю, вы, сами того не заметив, немного позабыли его лицо.

– Его нельзя забыть!

– Так всегда говорят, и все-таки вы ошиблись. Когда вы поняли свою ошибку?

Теплый голос девушки, казалось, действовал подобно умиротворяющему бальзаму. Эльза посмотрела на нее, и из ее глаз ушло выражение безумия.

– Только что, – ответила она. – Когда пришли наши гости, я стояла на лестнице... Я... Мне хотелось первой его увидеть... А потом я услышала, как ваш Иозеф называет этого человека «князь» и «ваше сиятельство». Тогда я поняла, что меня обманывают, что преследующие меня враги моей семьи нашли способ подослать ко мне злодея, который должен был овладеть моим умом и...

– Ну, это уж слишком! – взорвался Видаль-Пеликорн. – При всем уважении, которое я питаю к вашему высочеству, этот «самозванец» спас вас, рискуя собственной жизнью!

– Вы в этом уверены? Конечно, я хочу вам верить...

Альдо не мог дольше терпеть, это оказалось выше его сил.

– Дорогая графиня, – сказал он, поклонившись хозяйке дома. – Думаю, на сегодня я наслушался достаточно оскорблений. Позвольте мне удалиться.

Он не успел договорить: Эльза так сильно ударила по столу веером, что изящная вещица сломалась.

– И речи быть не может о том, чтобы вы ушли, не получив на это разрешения! А у меня к вам несколько вопросов. Первый из них: кто вы такой?

– Позвольте мне ответить, – перебила Лиза и продолжила торжественным тоном, который должен был подействовать на слабый рассудок Эльзы: – Мне выпала честь представить вашему императорскому высочеству князя Альдо Морозили, принадлежащего к одной из двенадцати патрицианских семей, основавших Венецию, и потом – на многих ее дожей. Прибавлю, что это отважный и честный человек... и, без сомнения, лучший друг, какого только можно желать.

– Слово в слово то, что я сказал бы сам, – поддержал ее Адальбер. Но, похоже, этим свидетельствам в пользу Альдо не удалось пробить брешь в броне недоверия принцессы. Ее взгляд снова помутнел, она словно бы всматривалась в разыгрываемую в глубине комнаты невидимую сцену.

– Венеция нас ненавидит!.. Она осмелилась выступить... оскорбить императора и императрицу, мою дорогую бабушку...

– Не было никаких выступлений и никаких оскорблений, – возразил Альдо. – Только молчание. Я согласен, что безмолвие народа – это страшно. Непроизнесенные слова, крики, которым не дали вырваться, звучат в воображении тех, к кому они обращены. Но угнетение – не лучший способ завоевывать друзей... Мой двоюродный дед был расстрелян австрийскими властями, и не мне следует извиняться!

Как ни удивительно, Эльза на этот выпад ничего не ответила. Ее глаза снова устремились на осмелившегося возразить ей человека, на мгновение на нем задержались, потом опустились к полу.

– Дайте мне руку, – пробормотала она, – и вернемся в гостиную. Нам надо поговорить... А вы все останьтесь здесь! – приказала она. – Я хочу говорить с ним наедине... А!.. И еще велите замолчать этим скрипкам!

Они удалились очень величественно, но в любой чересчур драматической сцене всегда присутствует толика фарса. С порога столовой Альдо услышал, как Фриц, всегда прочно стоящий ногами на земле, проворчал:

– Остывший карп никуда не годится. Вы не могли бы попросить разогреть его, тетя Виви?..

Альдо прикусил губу, чтобы не рассмеяться. Такого рода рассуждения помогают сохранить здравый рассудок, это наилучший способ удержаться, когда чувствуешь, что соскальзываешь в бездну безумия.

Вернувшись в комнату, из которой они совсем недавно вышли, Эльза села рядом с большим букетом белых роз и нежно, легко коснулась рукой лепестков.

– Мне бы хотелось, чтобы их прислали мне, – прошептала она.