Онтологические мотивы - [2]

Шрифт
Интервал

даже к фантому
липы липнут к небу луна ни с места
шелохнула воздух пришла без слова
остров это область где яви тесно
выспаться снова
отошлю раба за грибами в горы
римлянин-шмимлянин да хоть китаец
надо мной в саду завершают годы
медленный танец

«знаки узнаванья…»

знаки узнаванья
вестники разлуки
в зеве организма
резы и черты
из земных гортаней
возникают звуки
твари на рассвете
разевают рты
яркий щекот птичий
плач с полей овечий
раковина в руку
в ухо гул веков
темная певучесть
варварских наречий
агглютинативность
диких языков
в поле голод глины
в ветре привкус серный
в небо нет пролома
в голову окна
криво нас придумал
бог немилосердный
для сердечных жалоб
речь во рту одна
замолчали сойки
в черных сучьях острых
не подмога крику
глаз величина
если из вселенной
выкачали воздух
звуки в ней забыты
речь обречена
перечнями плачей
требниками кличей
в русле антрацита
ребра и торцы
иероглиф треска
бестолочи птичьей
каменные руны
блеянья овцы

«где постриг приняла и канула в русалки…»

где постриг приняла и канула в русалки
умалчивая ночь стеклянный сея смех
иссяк в сухой листве на дачном полустанке
источник ласточек и чаепитий всех
я протяну во тьму редеющую руку
чтоб кружево костей сквозняк луны продул
тогда мы были кто пособия друг другу
по арифметике как подглядел катулл
я тело выведу на пряничную площадь
что и к полуночи печалью не полна
до чьей грудной черты где ласточка наощупь
или не ласточка но бьется как она
в лесу среди его густых растений пестрых
серп из-под синего наката молодой
стрекает усмотрев кто принимает постриг
с прельстительным хвостом для правды под водой
пускай бы вспомнила и всплыть сюда хотела
что чай вскипел и мчат паучьи поезда
из горних гнезд звездой по глобусу но тела
теперь не трогает а ласточек всегда
я первый вред воде и сам веслом табаню
по клеткам кафеля вдоль плесени скребя
там было правильно про пауков и баню
что отключили кран и стыдно без тебя
так стены стиснуты и времена проворны
чешуйницы в щелях в мозгу крестовики
с их пыльным неводом и если жест с платформы
то все равно уже невидимой руки

«помашет кадилом из требника мантру прочтет…»

помашет кадилом из требника мантру прочтет
не будет вам чуда чудес не берите в расчет
трясины окрест непролазны и в нищем селе там
пастух на погост подрядился работать скелетом
под вечер из речки анальные ангелы дна
снесешь на анализ от них гонорея одна
у старосты цепень с экватор длиной обнаружен
в кадушке подлещики шустро дежурят на ужин
по требнику дряблому лесу и тусклой воде
молебен бубнит агитатор в сусальной голде
а дикое диво из чащи баском подвывает
и девку дерет на куски но чудес не бывает
на мельнице бесы но это в порядке вещей
на майбахе бодро в район устремившись кощей
подмятую местность в окне беспросветную эту
осмотрит сверяя последние дни по брегету
и брызгами в рыло взорвется брегет и хромой
скелет возвратится со смены в могилу домой
леса испарятся и речку обуглят лучи
сверхновой но чуда не будет кричи не кричи

«прячемся на ночь ульи на ключ запираем…»

прячемся на ночь ульи на ключ запираем
день предоставит свой невеликий срок
мир это мед который мы собираем
пусть не погибнет все что мы жили впрок
в воздух стремимся путь пролагаем сами
речь очевидна там где черна черта
мы для того едим этот свет глазами
чтобы словами всем сиял изо рта
радиус стиснут сном в острие спирали
время в конце точнее сочтет число
но не забудем как мы тогда собирали
жизни в раю золотое все вещество
гибель крылата господи горький боже
с грунтом сольется сбитый любовью влет
мира так мало ночи гораздо больше
все утешенье собранный за день мед
скоро нас всех не станет и время мимо
речь медосбор а на свете не быть легко
только глоток навеки меда и мира
большему пчел ничему не учил никто

«непригодным к любви ребенком…»

непригодным к любви ребенком
только воздух в слезах протру
всем вниманием лип к лебедкам
к кабестанам в ночном порту
и годами потом томило
что надежда сбылась не вся
на маршрут пролегавший мимо
детский ялик на риф снося
но удар и очнешься снова
в фиолетовый мокрый свет
у которого нет мясного
фарша в теле и шерсти нет
айвазовская гидра страха
шевелилась в уме с утра
что челнок направляет пряха
и с веслом у нее сестра
словно с пирса спорхнув котенок
в перепонках проявит прыть
чтоб из мокрых одних потемок
до последних своих доплыть
вся возня не длинней недели
сноса клюву или крылу
тут и вспомнишь зачем вертели
жестяной кабестан в крыму
а на суше где в поле рожь вся
та что лепит в коржи семья
лучше все-таки не проснешься
или жить но в земле всегда

Адресат выбыл

становясь человеком которого
все труднее совместить с предыдущим
я кладу у постели листок с женским именем
чтобы наутро сверить с тем которое вспомню
и оно до недавних пор совпадало
но от этих моих ежедневных упражнений
лишилось лица
я теперь не уверен что это действительно имя
просто слово просыпаясь я спешу убедиться
что такие дают человеческим детенышам
я листаю портреты детенышей кто из них ты
я учу наизусть телефонный справочник я помню
имена но никто не подскажет которое чье
я забыл алфавит фотографий
мне сказали что люди вполне умирают
но в этом нет ни малейшего смысла
потому что смотри как пересохла память
а листок у постели терпеливо перечислит
сметана капуста средство от плесени

Еще от автора Алексей Петрович Цветков
Бестиарий

Стихи и истории о зверях ужасных и удивительных.


Детектор смысла

Новая книга Алексея Цветкова — продолжение длительной работы автора с «проклятыми вопросами». Собственно, о цветковских книгах последних лет трудно сказать отдельные слова: книга здесь лишена собственной концепции, она только собирает вместе написанные за определенный период тексты. Важно то, чем эти тексты замечательны.


Просто голос

«Просто голос» — лирико-философская поэма в прозе, органично соединяющая в себе, казалось бы, несоединимое: умудренного опытом повествователя и одержимого жаждой познания героя, до мельчайших подробностей выверенные детали античного быта и современный психологизм, подлинно провинциальную непосредственность и вселенскую тоску по культуре. Эта книга, тончайшая ткань которой сплетена из вымысла и были, написана сочным, метафоричным языком и представляет собой апологию высокого одиночества человека в изменяющемся мире.


Четыре эссе

И заканчивается августовский номер рубрикой «В устье Гудзона с Алексеем Цветковым». Первое эссе об электронных СМИ и электронных книгах, теснящих чтение с бумаги; остальные три — об американском эмигрантском житье-бытье сквозь призму авторского сорокалетнего опыта эмиграции.


Имена любви

Алексей Цветков родился в 1947 году на Украине. Учился на истфаке и журфаке Московского университета. С 1975 года жил в США, защитил диссертацию по филологии в Мичиганском университете. В настоящее время живет в Праге. Автор книг «Сборник пьес для жизни соло» (1978), «Состояние сна» (1981), «Эдем» (1985), «Стихотворения» (1996), «Дивно молвить» (2001), «Просто голос» (2002), «Шекспир отдыхает» (2006), «Атлантический дневник» (2007). В книге «Имена любви» собраны стихи 2006 года.


В устье Гудзона с Алексеем Цветковым

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.