Они стояли насмерть - [23]

Пленный буркнул что-то себе под нос и отвернулся.

— Что он сказал? — посыпались на Чигарева вопросы.

— Сказал, что не курит, — соврал Чигарев, но фашист, нечаянно или нарочно, выдал его. Он засунул руку в карман, достал короткую трубочку, набил ее табаком и прикурил от собственной зажигалки, хотя Никишин и протянул ему коробок спичек. И все-таки его поступок матросы истолковали по-своему.

— Видать, своих боится, — сказал один.

— Что и говорить, запуган народ, — поддержал его другой.

— Есть, наверное, хотят, — высказал предположение третий и достал из противогазной сумки единственную банку мясных консервов. — Эссен, товарищ… Тьфу, черт! Камрад, — сказал матрос и сунул банку в руки пленного.

Тот взял ее, осмотрел со всех сторон и, увидев за стеклом большой кусок мяса, снисходительно кивнул головой, словно принял заслуженный подарок, который и не могли не преподнести ему.

— Чур, братва, как придем к кухням — пленных кормить в первую очередь! — хлопотал кто-то особенно сердобольный.

— Само собой! Мы не самураи! — Форма другая, а всё человек!

— Одну землю топчем! — посыпались реплики со всех сторон.

Пробовали беседовать с немцами, но беседы не получалось. На все вопросы пленные отвечали односложно, а чаще — отмалчивались. Только когда Богуш начал им рассказывать о Ленинграде, его музеях и памятниках старины, они насторожились, в их глазах появился какой-то нехороший голодный блеск, и совсем неожиданно один из пленных заявил:

— Ленинград капут!

Последние слова слышали Ясенев и Лебедев, догнавшие матросов. Лебедев рванулся к пленному, но Ясенев схватил его за полу кителя и прошептал:

— Не мешай. Пусть сами разбираются.

Когда прошла первая растерянность, матросы заговорили:

— Ну, это ты, камрад, врешь!

— Типун тебе на язык! — Как дам по черепу!

Но скоро злость прошла и матросы вновь заговорили миролюбиво:. — Может, и сам не понимает, что сказал?

— Видал, до чего довела фашистская агитация? Ясенев с Лебедевым прошли мимо.

— Как матросы не могут разгадать этих молодчикков? — воскликнул Лебедев, когда колонна пленных скрылась за поворотом дороги и они с Ясеневым остались одни. — Вчера они жгли наши села, а сегодня мы им последний кусок хлеба отдаем!.. Почему ты не позволил мне объяснить всё это матросам?

— Так лучше. Пусть до всего дойдут собственными мозгами, пусть всё увидят собственными глазами. Злости" больше будет.

Матросы вновь залезли в свои ячейки. Норкин поднял воротник бушлата, закрыл глаза и только начал дремать, как за ним прибежал связной командира батальона. Лейтенант нехотя поднялся. Ныло плечо, смертельно хотелось спать, но приказ есть приказ, и он, ругаясь про себя, пошёл искать Кулакова. А найти его было трудно. За годы командования подводной лодкой привык капитан-лейтенант всё время видеть подчиненных, всё время знать, что они делают, и никак не мог примириться с распыленностью батальона. Его всегда тянуло пройтись и посмотреть на матросов, поговорить с ними, и ок шел, беседовал, дремал в чужой ячейке и после короткого отдыха снова торопился в другой «отсек» — так он называл взводы.

Норкин нашел командира батальона в одном из недостроенных блиндажей второй роты. Кулаков спал, павалившись грудью на закрытый чехлом миномет. Рядом вповалку лежали матросы и сочно похрапывали. Только Лебедев и дневальный молча сидели у порога и, прогоняя сон, усиленно хлопали веками. Увидев лейтенанта, Лебедев улыбнулся и пододвинулся, давая место. Садясь, Норкин забылся и оперся левой рукой о колено Лебедева. Волна боли прокатилась от плеча по всему телу, и он поморщился.

— Болит? — участливо спросил Лебедев.

— Немножко…

— До свадьбы заживет, — пошутил Лебедев и без всякого перехода: — Ты назначен командиром первой роты и нам с тобой придется вместе работать. Как смотришь на это дело?

Норкин нахмурился, погладил ноющую руку и сказал после большой паузы:

— Рано мне еще ротой командовать… Сегодня я даже и со взводом не управился, — и он чистосердечно рассказал про свое поведение и думы.

Лебедев терпеливо выслушал его и спросил:

— Значит, пока без командира роты будем? Или у тебя есть кто-то на примете?

Норкин считал, что ни один из его друзей тоже еще не может командовать ротой, и, потупившись, промолчал.

— Я тебе скажу прямо, — продолжал Лебедев. — Верно, командовать ротой тебе еще рановато… Но есть основания предполагать, что ты скорее других сможешь стать командиром. И знаешь, почему я так думаю?

— Почему? — глухо спросил Норкин, смотря на Лебедева из-под нависшего над глазами козырька фуражки.

— Не боишься сознаться в своих ошибках. Анализируешь их… Вот ты мне сейчас рассказал о сегодняшнем бое. Правдиво, честно рассказал… Ошибки ты свои понял, а это значит — больше не повторишь. Верно? Не повторишь?

Норкин молча кивнул.

— Теперь давай условимся с самого начала: заметишь у меня ошибки — говори прямо. Договорились?

— Договорились… И вы тоже…

— Разумеется! — ответил Лебедев, и завязалась оживленная беседа людей, которые долго и много думают работать вместе.

— Норкин пришел? — не открывая глаз, спросил Кулаков.

— Так точно! — громко ответил Норкин.

Зашевелились спящие матросы, открыл глаза Кулаков, посмотрел на Лебедева, Норкина и спросил: