Они были не одни - [19]

— Какой изверг! Какой палач! — шептали те, кто впервые слышал этот страшный рассказ дяди Коровеша.

* * *

Солнце уже садилось, когда бей вышел из башни. Его сопровождали сеймены и несколько стариков крестьян. Рядом с беем шел Рако Ферра и что-то шептал ему на ухо. Все расположились под шелковицей. Бей выспался и хорошо отдохнул.

— Ну, теперь поговорим о делах. Как у вас в этом году с урожаем? Аллах свидетель, мне сдается, что вы довольны. А если довольны вы, разумеется, останусь доволен и я! — начал беседу бей.

— Проживи столько, сколько стоят наши горы, бей! Так, именно так! — отозвался один из стариков.

Бей извлек из кармана небольшую серебряную коробочку и, осторожно раскрыв ее, кончиками пальцев захватил щепотку нюхательного табаку и засунул ее в ноздри; на лбу у него собрались складки, он вытаращил глаза, на которых выступили слезы, наморщил нос, скривил губы, прикрыл лицо рукой и… ап-чхи! — чихнул так, что из глаз у него искры посыпались.

— Будь здоров! Будь здоров, бей! — пожелали ему крестьяне.

Бей вытащил шелковый платок, отер им нос, губы и усы. Затем достал портсигар, крышка которого была украшена четырьмя драгоценными камнями (подарок, полученный им в Стамбуле от одного паши, состоявшего в свите самого султана), и вынул сигарету с позолоченным кончиком.

Старший сеймен дал ему огня. Никому не предложив закурить, бей спрятал портсигар в карман. Все это он проделал чрезвычайно медленно.

— Так, так… Значит, в нынешнем году урожай у вас хороший… Грех жаловаться! — продолжал бей.

— О! Хлеба в этом году уродилось столько, что и впрямь грешно жаловаться! — подтвердил Рако Ферра.

— Я забочусь о вашем благе и не хочу во время уборки мешать вам. Только договоримся по-хорошему: я не хочу нанести вам ущерб, и вы не должны вредить мне.

Невдалеке от шелковицы, у забора, собрались женщины и оттуда смотрели на жирного краснорожего бея.

— Это он так на наших цыплятах разъелся! — проворчала старуха, завязывая на голове платок.

— Чтоб он подавился их косточками! — пожелала бею Зиза. Она была очень обозлена, потому что сегодня утром у нее забрали самого жирного цыпленка на закуску бею. — Жри моего цыпленка, жри! — продолжала Зиза, злобно нахмурившись, и затем, перекрестившись, с надеждой добавила: — Авось когда-нибудь бог тебя за все накажет!

Старуха Галес тоже была зла на бея. Она рассказывала женщинам, что ей пришлось приготовить бюрек с яйцами и творогом и извести на него целый ок масла: иначе его нельзя было подать бею.

— Тесто замесила такое белое, белее молока! Муку, милые мои, три раза просеивала сквозь частое сито!..

— Не ты одна, все должны были что-нибудь отдать…

— У меня вот внучка болеет… И ей давно хотелось яичка. Но яйца пришлось отдать не ей, а бею. Если бею понадобится, мы для него и дома свои должны сжечь!

— Вот именно! Злая наша доля!..

А тем временем под шелковицей бей не спеша перечислял крестьянам, что они ему должны:

— Эфенди мои! В этом году вам придется, помимо зерна, выплатить мне сто пятьдесят золотых наполеонов. Сначала я думал взять двести, но потом решил, что не стоит вас слишком отягощать.

— Мало просишь! — проворчал один из крестьян, стоявший поодаль.

— А почему бы не потребовать с нас и наших жен, и нашу жизнь?.. — негромко проговорил Гьика.

— Эй, что вы там бормочете? А ну-ка, громче! — сказал бей, повысив голос.

Но крестьяне стояли с поникшими головами, с глазами, устремленными в землю, и молчали.

— Говорите же, чего задумались? Я требую с вас только то, что принадлежит мне по праву, и не больше.

Крестьяне продолжали молчать и только с опаской косились на старосту и дядю Коровеша.

— Требую только того, что мое по праву! — раздраженно повторил бей.

— Нет, бей! Нет у тебя на это права. Ты заблуждаешься. Дети наши умирают с голоду, а у нас нет для них и ложки молока! Ты приезжаешь сюда пировать и требуешь с нас того, чего у нас нет и чего мы тебе не можем дать! — неожиданно прозвучал громкий голос одного из крестьян.

Это заговорил Гьика. Отбросив палку, которую он перед этим обстругивал, и заткнув за пояс оставшийся раскрытым нож, он выпрямился во весь рост и пристально смотрел на бея, как бы только дожидаясь ответа, чтобы броситься на него с ножом.

По губам крестьян мелькнула тень улыбки, чуть заметный знак одобрения блеснул в их глазах.

— Наш господин требует только то, что принадлежит ему по праву, — подтвердил слова бея Рако Ферра.

А бею кровь ударила в голову: его задели резкие слова Гьики. Сигарета выпала из его руки, лицо позеленело, и, весь задрожав от гнева, он вскочил на ноги и схватился за кобуру. По его знаку взялись за оружие и сеймены. Казалось, вот-вот прольется кровь. Однако мгновение спустя бей овладел собой. Он только поднял сжатую в кулак правую руку и грозно воскликнул:

— Какая сука тебя породила, наглец? Разговариваешь со мной так, будто ты, а не я хозяин имения! Разбойник! Оборванец! Клянусь аллахом, я тут же, на глазах у всего села, велю отрубить тебе голову, как козленку! Бунтовщик! Да знаешь ли ты, что говоришь с беем? С самим Каплан-беем!

Гьика продолжал стоять на месте, не сводя с бея прищуренных глаз. Казалось, он собирается сказать что-то еще более резкое, более гневное.