Она (Новая японская проза) - [112]

В конце концов, дядюшка подпрыгнул очень уж высоко, задергал ногами на манер Джорджа Чаклиса, голова его вспухла, засверкала, как металлический шар, сияющий всеми цветами радуги, или как праздничный фейерверк, — и растаяла. Обезглавленное тело взмыло метра на три, совершило несколько кувырков, во все стороны из него посыпались огненные шутихи, а ноги продолжали дрыгаться, словно у чертика на резинке, и карабкались, карабкались по невидимой лестнице прямиком в небеса.

Позавчера минула первая годовщина дядюшкиной смерти, Он знал, что неизлечимо болен и еще при жизни распорядился положить себя в гроб в верхнем кимоно ярко-красного цвета.

Из-за обломка стены выглянули дети.

— Просим извинить, мы — ученики начальной школы Каникамонэ. Нам нужны продукты для завтрашних школьных завтраков, мы в автомобиле-рефрижераторе приехали.

Старые тетушки принялись втолковывать детишкам:

— Дети, это же рыбная паста, купленная в лавке Итимацуя, и крыша, и столбы из нее.

— Но такое только в подземном этаже универмага Луна-сити продается!

— А мы всех в этой лавке работать заставили, за три дня нужное готово было.

— Но до Луна-сити добираться — полдня потратишь: сначала автобусом, потом на электричке.

За разговором тетушки не забывали об игре в паровозик, но продолжали со знанием дела нахваливать изделия из рыбы.

В небе заклубились облака, постепенно затмилось солнце, ничего не стало видно окрест. Только время от времени дядюшка рассыпался в вышине фейерверком.

— Слышишь, гром,

— Когда громыхает, значит, в небесах рыбная паста нарождается.

— Рыбная паста ни при чем, просто компост перепревает.

— Да-а, в небе смерть притаилась нам на радость.

Во мне все еще бурлила та сила, что позволила с легкостью зашвырнуть в стену беднягу-феминиста. Нахохлившись, бродила я вокруг забавных старух, и вдруг ярость снова захлестнула меня. Не сдержавшись, я принялась выкрикивать:

— Выходи-ка, негодяй! Выходи-ка, негодяй! Ну-ка, кто еще посмеет Яёи меня назвать?! Тотчас в стену зашвырну, в рыбью пасту запихну!

Схватив нож, принесенный молодой хозяйкой, я отхватила от стены здоровенный ломоть рыбной пасты размером с подушку, налепила его себе на лицо вместо маски и направилась к тетушкам-заводилам; двигалась я почему-то в ритме их танца. Чей-то голос испуганно вопрошал: «Что, она тоже мертвец?!» — но никто уже не принимал такие вопросы близко к сердцу.

Молодой господин тем временем надел свежие белые носки таби, натянул на красное кимоно недавно купленный белоснежный парадный костюм камисимо. а голову обернул треугольным куском марли, точно школьный дежурный на раздаче завтраков. Не привлекая к себе внимания, он начал взбираться по лестнице на крышу дома. Точно у воинственного Бэнкэя, во множестве топорщилось у него за спиной колющее и режущее оружие, и каждое лезвие или наконечник было снабжено бумажной наклейкой с печатью и надписью «Стерилизовано!». Подобным же образом были опечатаны и лестничные ступени, и молодой хозяин, поднимаясь вверх, лихо сдирал алебардой печати, пока не вступил на крышу, распростершую свои крылья на восемь сторон, и не начал рушить ее стерилизованным оружием. С глухим грохотом рухнула вниз обернутая в целлофан кровля из рыбной пасты — значит, и молельня, которую я считала сохранившейся от прежнего дома, тоже новодел.

Отовсюду сбегались люди. По десять человек разом прыгали на приглянувшуюся стену и начинали обдирать ее — слой за слоем. Стены рушились чередой, Падая, они подскакивали, точно пружинные матрацы. Вокруг меня тоже внезапно и непонятно откуда оказалось множество народу. От автобусной остановки я глянула вниз: к усадьбе двигалась такая густая толпа, что не было видно дороги.

У ворот стояли, размахивая веерами, две старухи и давали пояснения всем желающим.

— Добро пожаловать, господа!

— К нам вот-вот знаменитые гости явятся!

В небесной выси сильнее громыхал гром. Под его раскаты из земли дружно проросли три отрока-школьника небывалой красоты, облаченные в такие же, как у всех домочадцев, ярко-красные траурные одежды.

— Как они прекрасны!

— Пригласили трек необыкновенных феминистов — такие раз в тысячу лет рождаются.

— Вот так удача — будто дракона изловили!

Три красавца-отрока принялись потешать толпу фокусами и трюками. Прибывшие на такси напудренные и накрашенные члены муниципалитета, как ни в чем не бывало, раздавали направо и налево свои визитные карточки. Не знаю, вправду ли они феминисты, но все пришли в полный восторг и наградили их аплодисментами.

Продвигаясь вперед мелкими шажками, я размышляла: «Где реальность, а где сон, в котором я видела бабушку и проснулась как раз тогда, когда сочла его реальностью?»

Все страшнее гремел гром. Дождевые капли падали с неба, больно колотя меня по щекам. Дождь, совершенно растворивший рассыпавшегося фейерверком дядюшку, досуха впитается в почву, а значит, на следующие двухсотлетние поминки дядюшка воспрянет из земли и снова вознесется в поднебесье.

Мало-помалу в небо потянулись и другие мертвецы. В сыром воздухе сгустился аромат чернозема. Отныне, при каждом следующем ливне, в Канидэси под завесою дождевых струй будут скользить людские тени и исчезать без следа.