Она друг Пушкина была. Часть 2 - [89]
Я оторопело смотрела на предмет моих десятилетних поисков и не верила своим глазам. Итак, картина украшала выставочный интерьер жилой комнаты прошлого века. Возможно, точно так же висела некогда в Коттедже императрицы. Читателю нетрудно представить чувства, владевшие мной в те минуты. Охала, ахала, причитала, благодарила Александра Борисовича, сыпала ему комплименты.
Моя радость растрогала Александра Борисовича. Он взял с полки другую книгу — справочник С. Н. Кондакова «Список русских художников» — и протянул его мне. А в нём сведения о Ладюрнере. Французский художник (1789—1855), учился в Париже. В 1830 году приехал в Санкт-Петербург. В 1837 г. Академия художеств удостоила его званием академика за серию батальных сцен из истории русской армии. В 1840 г. получил звание профессора 3-й степени за картину «Торжественное собрание Санкт-Петербургской академии художеств». Пока я переписывала эти сведения, Александр Борисович принёс ещё одну книгу — «Петербургский Некрополь», составленный всё тем же учёнолюбивым великим князем Николаем Михайловичем[186]. Ладюрнер до конца жизни жил в России, умер в Петербурге. Вот подтверждающая справка из «Некролога»: «Вильгельм Адольф Ладюрнер. Художник Его императорского Величества и Президент Академии художеств. 2 июля 1855 г. Смоленское евангелистское кладбище».
А что потом? Надо мной поистине довлел рок. Скоро в Москву из Петербурга приехал Борис Всеволодович Иванов. Я сообщила ему радостную новость и вновь утрудила его просьбой заказать цветной слайд с картины. Через несколько дней Б. В. Иванов позвонил мне из Петербурга. Сообщил, что картина действительно числится в Павловском дворце, но в настоящий момент на выставке русского интерьера в Америке.
— Когда вернётся? — спросила я в отчаянии.
— Через полгода. Но вы не волнуйтесь! Главное, что она нашлась. Спокойно дописывайте книгу. К тому времени обязательно получите слайд.
Ждать пришлось долго — почти два года. И вот наконец я держу перед собой желанную цветную репродукцию. Рассматриваю в лупу лица моих героев, Дворцовую набережную с экипажем посланника, фигуры слуг, наблюдающих развод караула, сторожевую будку у главного входа Зимнего дворца, его колонны, освещённые неярким, прорвавшимся сквозь тучи солнечным лучом, и небо — блеклое, холодное, петербургское. Я зябко поёживаюсь и чувствую, как холодно дамам. Особенно той, которая, позируя художнику, скинула накидку — её держит в руках слуга. Нет, не весна стояла тогда в Петербурге, а печальная северная осень. Прохладная, пронизывающая до костей влажным морским ветром. Гляжу на картину и вновь ощущаю неуютность осеннего Петербурга. Тщательно выписаны детали, соблюдены пропорции, перспектива, отвечающий сезону колорит — во всём ощущается рука вещего мастера. Мои усилия награждены счастьем созерцания новооткрытых образов супругов Фикельмон, Е. М. Хитрово, Екатерины Тизенгаузен, сотрудников австрийского посольства!
Надо отдать должное вкусу императрицы — Ладюрнер был хорошим художником. И прежде всего пейзажистом, баталистом. Портреты ему не удавались. В альбоме «Костюм в России XVIII — начала XX века»[187] я обнаружила фрагмент ещё одной картины Ладюрнера, 1838 года, «Вид белого (гербового) зала в Зимнем дворце». Кстати (к сведению его сотрудников!), она из запасников Эрмитажа. На ней придворные дамы в русской национальной одежде, с кокошниками на голове — форме, установленной Николаем для официальных балов. Восхищают декор, убранство зала, драпировка платьев, просвечивающие, как у фламандских мастеров, кружевные вуали, мельчайший узор драгоценностей. Но фигуры, будто заводные куклы, повернёшь ключик — и они начнут неуклюже двигаться! И застывшие, как у манекенов, лица! Пусть даже так, но и эта картина — осколок из калейдоскопа пушкинского Петербурга!
Прекрасный и сияющий факел
И вот финал. Петербургских дневниковых записей Долли. И жизни Поэта. Огромной эпохи в русской истории, освещённой его гением.
И какая жестокая и мучительная катастрофа угасила этот прекрасный и сияющий факел, предназначенный озарять всё сильнее и сильнее всё вокруг и которому, казалось, предстоят ещё долгие годы!
Начальные строки из рассказа Долли Фикельмон о последних, отсчитанных роком днях Пушкина. Теперь эта эпоха стала ближе и понятнее нам. Чёрно-белый негатив проявился цветным снимком. И на нём проступили мельчайшие, ранее неизвестные детали. Бесспорно, на этой фотографии запечатлена прежде всего карусель великосветского общества, вращающаяся вокруг императорского двора. Но объектив уловил и часть кулис — пусть на заднем, периферийном плане снимка. Холерная эпидемия и холерные бунты. Первая российская обсерватория в Дерпте, созданная пращуром нынешнего профессора Сорбонны и издателя «Имка-Пресс» Никиты Струве. Увиденное там до такой степени поразило воображение графини, что она воскликнула:
