Она друг Пушкина была. Часть 2 - [87]

В июне 1995 г. я снова приехала в город белых ночей — уже не Ленинград, а Санкт-Петербург. Он показался мне ещё более провинциальным по сравнению с Москвой, несмотря на громокипящие усилия Собчака воскресить его былую славу. Обшарпанные дворцы и жилые здания, громыхающие, послереволюционной, а может и дореволюционной, конструкции трамваи, движущиеся с огромными интервалами и без всякого графика, грязное метро. Почти не видно на широких питерских проспектах блестящих иномарочных лимузинов, вытеснявших с московских улиц убогие «Жигули», «Волги» и «Москвичи». Всё тот же пресловутый советский сервис в гостиницах. Два с половиной часа провела я в томительном ожидании, чтобы зарегистрироваться в забронированном мне номере гостиницы «Советская». Перед самым носом захлопнулось окошко портье — получасовой пересменок. Привыкшие ко всему «совки» (пардон, но не я придумала этот термин!) безропотно ожидали, когда регистраторши пересчитают и заприходуют деньги. Долго не могла понять смысл произносимой почти каждым приезжим фразы: «Пожалуйста, Фонтанка!» Одним отвечали: «Да, Фонтанка», другим строго бросали: «Нет, вам Лермонтовский!» Поняла только одно — надо просить Фонтанку. Когда подошла моя очередь, я протянула свою выручалочку — красный дипломатический паспорт, и несмело спросила: «Фонтанка?» — «Да, да, конечно, Фонтанка!» Потом я догадалась, в чём дело, — номера выходили на сравнительно тихую Фонтанку с прекрасной перспективой Питера и на взвинчивающий нервы скрежетом трамваев Лермонтовский проспект. Принцип «не по кошельку, а по связям» по-прежнему продолжал действовать. Ведь и мне забронировал номер какой-то влиятельный петербургский бизнесмен! Следует, однако, признать, рыночная экономика понемногу начинала работать. В гостинице появилось несколько кафе с «обогащённым» меню, а главное — горячими блюдами. В магазинах — расширенный ассортимент товаров. Но цены почти на всё, непонятно по какой причине, значительно выше московских (наверное, из-за обилия иностранцев), а зарплаты, как говорили петербуржцы, намного ниже. Все флаги были в гости там. Иностранцы, конечно, приносят солидный доход городу, но попадает ли он в губернский бюджет? Запустение во всём заставляло сомневаться в этом.

Приехала я на сей раз главным образом для того, чтобы поработать в Пушкинском доме. Были и другие задачи — персонификация картины Чернецова «Парад на Марсовом поле», поиски издателя для своей книги и новая попытка найти картину Ладюрнера. Имела несколько психологически любопытных, но бесполезных встреч. Помня о предыдущем небрежении к себе, заручилась рекомендациями из Москвы. Они оказались той палочкой-выручалочкой, которая повсюду открывала двери. В Пушкинском музее — вновь — попала на торжественное открытие квартиры на Мойке после очередного ремонта. Приурочили его к годовщине рождения Пушкина. Присутствовали авторитетные пушкинисты, в том числе и из Института русской литературы. Меня представили тем, от кого зависел мой доступ в Пушкинский дом. Сияло солнце, настроение у всех было праздничное. Мне посулили всяческое содействие в работе. Обещали на другой день допустить к рукописям Пушкинского дома.

Но будни оказались не такими весёлыми. Сотрудники, с которыми договорилась о встрече, были заняты текучкой. Долгое ожидание председателя юбилейной пушкинской комиссии С. А. Фомичёва, двухминутный разговор с ним перед очередным заседанием. В отдел рукописей я всё-таки была допущена. Наконец, держу в руках заветные воспоминания Игумновой о Бродзянах. Дорога к ним оказалась долгой и сложной. Прочла и поняла, что мне придётся ознакомиться и с другими документами, на которые ссылается Игумнова. И прежде всего с хранящейся здесь же, в соседнем помещении, перепиской проф. Исаченко с пушкинской комиссией о бродзянских материалах. Сделала новый заказ и неожиданно услышала в ответ: «Мы принимаем заказы за неделю. Для вас и без того сделали исключение! Не можем мы только вами заниматься! К тому же у вас нет официального разрешения для работы в нашем институте». Я растерянно ответила: «Но ведь я приехала всего на неделю. Как же мне быть? Я не знала о ваших порядках». — «Порядки у нас, как везде, одинаковые». — «Позвольте, но я работала в европейских архивах. Приходишь, сдаёшь паспорт. Делаешь заказ и самое большее через пятнадцать минут получаешь необходимые документы — не один, а все сразу». — «Так то в Европе, а у нас свои законы!»

После отповеди мне всё-таки принесли материалы. Просмотрела, заказала ксерокопии. Пришлось прийти за ними на другой день. Но я и этому была рада. Спасли рекомендации! А что бы было без них?! Нет, ещё долго не выбраться нам из этого заколдованного круга, соответственно и именуемого — круговая порука!

Впереди у меня одиссея с картиной Г. Чернецова «Парад на Марсовом поле». Тогда она всё ещё была в экспозиции Царскосельского музея. В ближайшее время её ожидало переселение в Русский музей. Возвращение после долгого отсутствия в прежнюю обитель. Так рассудило высшее начальство. В Русском музее она затеряется среди множества полотен. Станет незаметной, малоинтересной. Она на самом деле не блещет мастерством. Любопытна лишь своим сюжетом. Тематически связана с Пушкиным — весь пушкинский Петербург! И Лицей — самое подходящее для неё место. Ведь у каждого музея своя публика. Любители-пушкинисты — народ особый. Им интересна любая подробность, имеющая отношение к их «идолу». Я видела, как зрители подолгу задерживаются у картины, рассматривают каждую фигуру — Пушкина в кругу поэтов, блестящий сонм красавиц. У почитателя Поэта разыгрывается воображение. Он представляет себе, как Пушкин подходит к одной из представленных здесь дам. Скажем, к Марии Александровне Мусиной-Пушкиной. Приглашает её на мазурку. На картине она изображена в профиль — в группе фрейлин перед каретой императрицы. Созерцая её, вспоминают, как, краснея и робея, Поэт читал ей свой мадригал: