Она друг Пушкина была. Часть 1 - [85]

Вена в ту эпоху была самой легкомысленной столицей. Особенно веселились венцы в период карнавалов — с декабря и до Великого предпасхального поста. Молодое, последнего урожая вино «Heuriger» подогревало кровь. Танцевали до упаду, распевали песенки милого Августина — волынщика, балагура и отчаянного выпивохи, спасшегося от чумы вином и весельем. В честь Августина самые отчаянные шутники награждались дурацкими колпаками и всевозможными смешными титулами. Веселиться так веселиться! Никто не думал обижаться — всё это было данью традиционному умению развлекаться. В последний зимний сезон в австрийской столице придумали новую забаву — отправлять друг другу шутливые дипломы на разные нелепые звания. В декабре 1836 года секундант Дантеса д’Аршиак показал Владимиру Соллогубу несколько образцов такого рода мистификаций. Среди них — печатный экземпляр на звание рогоносца, подобный полученному Пушкиным. Таким образом, гнусный шутник, причинивший ему смерть, — заключил В. Соллогуб, — не выдумал даже своей шутки, он получил образец от какого-то члена дипломатического корпуса и списал. Кто был виновником, осталось тогда ещё тайной непроницаемой[202].

В чопорной и холодной России подобная шутка воспринялась по-иному. И самим адресатом, а впоследствии и обществом. Её инициатору навеки приклеили ярлычок гнусный. Возможно, в иных обстоятельствах обожающий розыгрыши и анекдоты Пушкин отнёсся бы к такой выходке с присущим ему юмором. Надо отдать ему должное — вначале он именно так и реагировал. Впрочем, понимаете, что безыменным письмом я обижаться не могу, — сказал он вручившему ему очередной экземпляр Соллогубу. — Если кто-нибудь сзади плюнет на моё платье, так это дело моего камердинера вычистить платье, а не моё. Но после объяснения с женой, которая, трепеща и дрожа от возмущения, наконец рассказала ему о мерзостях Геккеренов, он расценил невинное с виду послание как злостный пасквиль.

Как уже сказано выше, Соллогуб знал имя его автора. Он уверенно заявил: тогда ещё тайна непроницаемая. Значит, в тот момент, когда были написаны эти слова, тайна для него уже была раскрыта. Но — увы! — он унёс её с собой в могилу. И для нас она по-прежнему остаётся непроницаемой.

В авторстве пасквиля подозревали многих. Как считают, Пушкин был убеждён, что это Геккерены. Современники Поэта судили-рядили и остановились на двух дружках — князе И. С. Гагарине и князе П. В. Долгорукове. Окончательно не оправданы они и до наших дней. Много раз подвергались экспертизе их почерки. Результаты не подтверждали обвинение, но подозрение оставалось.

А между тем в своей исповеди на даче Краевского князь Трубецкой назвал имена «героев» этой истории. По прошествии 50-ти лет он уже не видел необходимости сохранять непроницаемую тайну. Да и сама история всегда воспринималась им не более как озорство. А из озорников в живых остались только проживавший в Одессе девяностодвухлетний брат Полетики — Александр Строганов. Но с ним, как и с самой Идалией, он, вероятно, в последнее время не поддерживал отношения. Трубецкой, очевидно, не знал, что где-то доживал свой восьмой десяток и Пётр Урусов. Для него он давно был мёртв, как было мертво всё, связанное с его далёким и блестящим прошлым. Мёртвые не возмутятся, а и особой вины он за ними не признавал. В то время несколько шалунов из молодёжи — между прочим Урусов, Опочинин, Строганов, мой cousin, — стали рассылать анонимные письма по мужьям-рогоносцам. В числе многих получил такое письмо и Пушкин. В другое время он не обратил бы внимания на подобную шутку и, во всяком случае, отнёсся к ней как к шутке, быть может, заклеймил бы её эпиграммой. Но теперь он увидел в этом хороший предлог и воспользовался им по-своему. (Подч. мною. — С. Б.) Пушкинисты никогда не придавали значения этому признанию маразмического князя. А ведь он очень здраво судил о поведении Пушкина. И при этом почти повторил смысл пассажа из письма Пушкина Геккерену от 26 января 1837 г.: Случай, который во всякое другое время был бы мне крайне неприятен, весьма кстати вывел меня из затруднения: я получил анонимные письма. Я увидел, что пришло время, и воспользовался этим.

Надо заметить, что Трубецкой очень точно подбирает слова — в его трактовке «молодые шалуны» были не сочинителями диплома, а только его распространителями: стали рассылать анонимные письма. Это не оговорка, а скорее уклончивость. Князь дипломатически обходит вопрос об авторе отправленной Пушкину анонимки. Более того, старается убедить слушателей, что она не была специально предназначена Поэту, а вообще мужьям-рогоносцам. И Пушкин в числе многих получил такое письмо. Давайте попробуем поверить Трубецкому. Если рассказ его правдив, то полупризнание князя суживает границы поиска автора пасквиля. Названы отправители письма, автора следует искать среди очень близких этому кругу людей.

Он сам был рогоносцем

Из этих трёх самого пристального внимания заслуживает личность «кузена» — Александра Строганова. Человека, до конца своей жизни смертельно и без видимой причины ненавидевшего Пушкина. По иронии судьбы он сам был в рогоносцах. Поэтому с особым наслаждением решил напакостить Пушкину. Его женой была Наталья Викторовна Кочубей, та самая Наталья, которую считают