Она друг Пушкина была. Часть 1 - [161]

Своей любезностью опасной,

Волшебной сладостью речей

Вы край далёкий, край прекрасный

Душе напомнили моей.

Я вспомнил мрачные дубравы,

Я вспомнил добрых земляков,

Гостеприимные их нравы

И радость шумную пиров.

Я вспомнил пламенную младость,

Я вспомнил первую любовь.

Опять воскресла в сердце радость,

Певец для счастья ожил вновь…

Но вот незадача — исследователь творчества поэта Владимир Брониславович Муравьёв расшифровывает инициалы незнакомки как Теофилия Станиславовна. К Рылееву поступило тяжебное дело некоей Теофилии Станиславовны К. (фамилия не известна), — отмечает Муравьёв в комментариях к сборнику избранных произведений Рылеева. То же повторяет в своей книге о Рылееве «Звезда надежды». В общем-то, какая-то неувязка. Муравьёв называет имя и отчество этой женщины[332], не указывая фамилии. А это и выдаёт его с головой — он произвольно расшифровал инициалы в стихотворении Рылеева. Просто невозможно представить, чтобы престарелый М. И. Муравьёв, на которого ссылается автор, помнил эту даму не по фамилии, а по имени-отчеству. В тридцатых годах прошлого века в светском обществе обычно употребляли обращение к дамам по титулу и фамилии. Доказательством — дневник Долли Фикельмон. В некоторых, особенно польских, документах Текла-Каролина Собаньская фигурирует под своим первым именем — Текла. У её отца, как у всякого католика, тоже было несколько имён — Адам-Станислав-Лаврентий. Значит, на русский манер Собаньская могла величаться Теклой Станиславовной. Возможно, в конспиративных целях, она именно так и представилась Рылееву. Таким образом, инициалы стихотворения можно расшифровать как Текла Собаньская или Текла-Станислава-Каролина. Я убеждена — госпожа К. в рассказе Николая Бестужева и есть Собаньская.

Чем же закончилась история с прекрасной клиенткой Рылеева? К сожалению, члены тайного общества навели о ней справки, узнали о её связи с Виттом, давно им известном агенте полиции. И, не разобравшись в сути дела, обвинили её в шпионаже в пользу российского правительства. Предупредили Рылеева. Он поверил. Негодование пылкого Кондратия Михайловича было ужасным. Он хотел немедленно ехать к ней, высказать ей своё презрение. Александр и Николай Бестужевы остановили его. Успокаивали, убеждали не делать этого, ибо тем самым он сразу выдаст себя. Рассудив здраво, он согласился с друзьями. Стал играть роль ни о чём не подозревающего человека. Вероломство любимой женщины придало ему силы. С тех пор он держался с ней свободней и спокойнее. И продолжал, по словам Бестужева, хладнокровно наблюдать за этой женщиной.

Но по мере того, как он делался свободнее и показывал ей более внимания, она всё более и более устремлялась к своей цели. Томность её чувствований заменилась выражением пламенной любви к отечеству; все её разговоры клонились к одному предмету: к несчастиям России, к деспотизму правительства, к злоупотреблениям доверенных лиц, к надеждам свободы народов и т.п. Рылеев мог бы обмануться сими поступками: его открытое сердце и жаркая душа только и испытывали сии ощущения. Но он был предостережён, и уже никакие очарования, никакие обольщения не выманили бы из груди тайны, сокровища, которые он ставил дороже всего на свете, и обманщица в свою очередь осталась обманутою…

В марте 1824 г. Рылеев оставил службу в Уголовной палате и перешёл на должность начальника канцелярии в Российско-американской компании в Петербурге. Следовательно, уже больше не мог заниматься тяжбой госпожи К. Так печально завершилась миссия Собаньской. Возможно, пылкая полька на самом деле была немного увлечена Рылеевым. Но он-то очевидно попал в сети обворожительной Каролины. И стал ещё одним поэтом, воспевавшим её очарование. Она была достойна того.

Не мытьём, так катаньем!

Никто из друзей, из тех немногих польских соратников, кто знал о истинной роли Собаньской, не мог защитить её — она была глубоко законспирированной. Слишком много было предательств, несдержанности, неосторожной болтливости, в конечном счёте приведших к преждевременному раскрытию заговора. Никто тогда не мог предвидеть исхода готовившегося восстания. В случае его поражения поляки намеревались продолжать борьбу за освобождение Польши. Что они и сделали после неудачной попытки декабристов. Собаньская была необходима Польше для дальнейших битв. Среди этих немногих, знавших правду о Собаньской, был князь Антоний Яблоновский, видный деятель Патриотического общества. По сведениям С. С. Ланды, возлюбленный Собаньской, Витт действительно ревновал Собаньскую к князю Яблоновскому. Но были ли отношения Каролины с князем больше, чем деловыми, нам пока неизвестно. В начале 1826 г. генерал арестовал Яблоновского и лично его допрашивал. За «отсутствием» улик вскоре отпустил его. Может, просто хотел припугнуть соперника.

Эта ниточка — связь с князем Яблоновским — вытянула весьма прелюбопытную историю. Кое-какие подробности почерпнула из «Всеподданнейшего доклада комиссии для изысканий о злоумышленных обществах», представленного Николаю I[333]. В 1823 г. Южная директория начала переговоры с Польским патриотическим союзом о совместной деятельности. Поляки через Крыжановского изложили свои требования — отделение Польши от России, восстановление её территорий в прежних границах