Она друг Пушкина была. Часть 1 - [139]

. Что было летом 1823 г., мы не знаем. Биографы молчат об этой странице его жизни. Но стихи Поэта рассказывают о ней лучше всяких сочинителей. Читайте его «южный цикл» — одесский, частично и михайловский, — он наполнен этой страстью, волнует нежный ум, кричит, стонет, грустит. Кто-то из одесских знакомых Пушкина потом вспоминал о бале, устроенном Виттом на корабле. Гостей развозили по домам в шлюпках. Ночь, звёзды, луна, завораживающие фосфорические искры в струях воды, взметаемых вёслами… И Пушкин в одной лодке с Собаньской… Не об этом ли мимолётное воспоминание в «Евгении Онегине»: Быть может, в мысли нам приходит / Средь поэтического сна / Иная, старая весна ! И в трепет сердце нам приводит / Мечтой о дальней стороне, / О чудной ночи, о луне… Возможно, была и поездка на корабле в Крым, подобная той, которую Витт устроил в 1825 г. для Мицкевича.

Морей красавец окрыленный!

Тебя зову — плыви, плыви,

И сохраняй залог бесценный

Мольбам, надеждам и любви.

Ты, ветер, утренним дыханьем

Счастливый парус напрягай,

Волны внезапным колыханьем

Её груди не утомляй.

Они посетили Массандру. Помните покрытый лесом хребет Яйлы, засаженная французскими сортами лоз (эти «дамские пальчики» моего детства!) долина, а над морем на утёсе прекрасный парк с тропическими растениями? Впечатления от этого сказочного владения Потоцких — в стихотворении 1824 г. «Виноград»:

Не стану я жалеть о розах,

Увядших с лёгкою весной;

Мне мил и виноград на лозах,

В кистях созревший под горой,

Краса моей долины злачной,

Отрада осени златой,

Продолговатый и прозрачный,

Как персты девы молодой.

Вновь и вновь вспоминал Поэт в ночной тиши Михайловского об этом «приюте любви»:

Вот время: по горе теперь идёт она

К брегам, потопленным шумящими волнами;

Там, под заветными скалами,

Теперь она сидит печальна и одна…

Одна… никто пред ней не плачет, не тоскует;

Никто её колен в забвенье не целует;

Одна… ничьим устам она не придаёт

Ни плеч, ни влажных уст, не персей белоснежных…

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

Никто её любви небесной не достоин.

Не правда ль: ты одна… ты плачешь… я спокоен…

(«Ненастный день потух» — 1824 г.)

Пушкин летом 1823 года завершал «Бахчисарайский фонтан». Без сомнения, читал Собаньской отрывки из него. И она предложила ещё раз посетить ханский дворец. От Массандры до Бахчисарая — вёрст пятьдесят, за один день можно обернуться. И вот тогда-то при виде сочащихся из ржавой трубы капель она поэтически воскликнула: «La fontaine des larmes!» — «Фонтан слёз!».

Уже после выхода в свет поэмы — Пушкина в Михайловском вновь захлестнули воспоминания о полуденном крае — рождается целый цикл «морских» стихотворений: «К морю», «Виноград», «О дева-роза, я в оковах», «Ночной зефир струит эфир», «Ненастный день потух», «Фонтану Бахчисарайского дворца». Последнее стихотворение невидимыми узами поэтических грез связано с «Виноградом». В нём уже другая, отличная от поэмы тема — новой любви, не имеющей отношения к Марии — И я твой мрамор вопрошал: / Хвалу стране прочёл я дольной; / Но о Марии ты молчал:

Фонтан любви, фонтан живой!

Принёс я в дар тебе две розы.

Люблю немолчный говор твой

И поэтические слёзы.

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

Светило бледное гарема!

И здесь ужель забвенно ты?

Или Мария и Зарема

Одни счастливые мечты?

О какой стране дольной напомнил Поэту журчащий фонтан Бахчисарая? Не о Польше ли? И не олицетворяет ли метафора о двух розах — те возникающие ещё в поэме «Бахчисарайский фонтан» летучие тени Марии и Заремы? Образы двух женщин, в которых воображение Поэта искало души неясный идеал? Человеку вообще свойственно создавать в мечтах идеальный образ из достоинств разных, встреченных на жизненном пути людей. Для поэта же это не только личная, но и творческая потребность. Это раздвоение или слияние, в сущности отражает земные ипостаси человека — тело и душу, их вечное противоборство, их вечную несовместимость, но и постоянное стремление к гармонии. Мария и Зарема, Татьяна и Клеопатра, Анна и Лаура — эти литературные персонажи соответствуют облику двух реальных женщин в жизни Поэта — Натали и Каролины.

Тогда, в двадцатые годы, Натали ещё не вошла в судьбу Поэта. Но в ней уже существует образ нежный, неотразимый, неизбежный Каролины. В неё он был очень долго и глупо влюблён. Был… прошедшее время. Так казалось ему в михайловском уединении. Он не сознавал, не хотел осознавать, что по-прежнему влюблён. Расстояние искажает облик, наше представление о близких нам людях. Каролина представлялась Пушкину одновременно и Марией и Заремой, ангелом и демоном. Наверное, это было не так уж далеко от истины. Эти две сущности живут почти в каждом человеке. В воспоминаниях о близости с Собаньской вставала нежная, любящая, верная Мария. Но сменялась картинка. И Пушкин видел перед собой страстную, негодующую от ревности и… покинутую Зарему.

С этой «покинутой» связана ещё одна загадка — почему в сборнике стихотворений 1826 года дата создания всего михайловского «южного» цикла была изменена на 1820 год? Всё то же желание уберечь от любопытства посторонних вдохновительницу этих стихов? Или…. гордое стремление Поэта утаить от неё самой свои чувства, вылившиеся в мадригале «О дева-роза»: …я