Он ведёт меня - [41]

Не было никаких поразительных бесед, не было чудес, необычайных молитв, свидетельствующих о действии Святого Духа, никакого блеска и великолепия на богослужениях, которые могли бы привлечь обычных рабочих к участию в них, и совершенно ничего показного, потому что из опасения репрессий все наши евхаристические встречи и духовные службы проводились в уединении. То немногое, что делалось, делалось очень просто, для Бога, и будь то тайная Месса, крещение, заупокойная служба, проповедь, произнесенная экспромтом, посещение больного, исповедь, невнятное слово совета или молитва, прочитанная на ходу, в лагере или пока нас строем, сквозь снега, вели на работу, – все делалось в духе глубокой веры, и как священники, так и верующие видели в этом свою миссию в лагерях. С одной стороны, священник никогда не терял из виду свою собственную незначительность. Ему, как работнику виноградника, казалось несбыточным когда-либо оказать хоть какое-то заметное воздействие на народ этой страны, официально исповедующей атеизм. С другой стороны, он мог ежедневно ощущать силу Божией благодати, мог полностью положиться на Божий Промысел. А потому его задача была в том, чтобы каждый день исполнять то, о чем просит его Господь, так совершенно, как только возможно, а остальное препоручать Богу.

Служение священников также придавало новый смысл тяжелому труду и жестоким страданиям, которые людям приходилось переносить, чтобы выжить в лагерях Сибири. Исполняя роль второго Христа, посредника между Богом и людьми, священник мог жертвовать свои страдания и труд за своих товарищей. Он мог принимать ежедневные труды и страдания как исходящие от Бога, и вновь возносить их Богу, жертвуя их не только за себя самого, но и за всех окружающих, за всех, кто боролся за сохранение своей веры или же еще не обрел дара веры. От этого не становилось легче вставать по утрам, зная, что тебя ждет очередной день грубой работы на хлестком ветру, да и сама работа не становилась от этого менее изнурительной, но это сообщало нашей жизни новое измерение жертвенности и искупления, и выжить, продержаться еще один день уже не было для нас единственной целью. Это делало наше служение еще более осмысленным и самоотверженным; это придавало священный смысл труду и страданиям каждого дня. Это превращало каждый миг и каждое усилие в дело пастырского служения. Ибо предназначение священника не только в том, чтобы служить Мессу и выслушивать исповеди, помогать больным, утешать умирающих и говорить слова утешения и духовной мудрости нуждающимся. «Всякий священник избран из числа людей и поставлен, дабы служить людям в делах Божиих, – говорится в чине рукоположения. А дела Божии – это все радости и страдания каждого дня, какими бы скучными и обременительными, будничными и незначительными они ни казались. Дело священника – вновь возносить все эти радости и страдания Богу, жертвуя их за своих товарищей, и служить примером, свидетелем, мучеником, живым свидетельством Божьего Промысла и воли для всех, кто его окружает. После нескольких лет изоляции и одиночества на Лубянке мне было радостно вновь получить возможность творить все это посреди физической боли и страданий, горя и отчаяния заполярных лагерей Сибири.

Глава двенадцатая Апостольство

Цель моего приезда в Россию оставалась неизменной от начала и до конца: помогать людям обрести Бога и жизнь вечную. Как будет развиваться моя работа по спасению душ, какую форму она примет, с самого начала оставалось неясным. И все же эта неясность меня не смущала, ибо мое представление о будущем, каким бы туманным оно ни было, всегда опиралось на твердую веру и полное упование на Божий Промысел. На протяжении всех двадцати трех лет, что я провел в Советском Союзе, я всегда был убежден, что Бог хочет, чтобы я был там; и что бы – важное или незначительное – я ни делал, все укрепляло мою веру, мою уверенность в Его воле. Мысль о том, что я творю Его волю, стараюсь исполнить все, о чем Он просит меня каждый день, давала мне уверенность. В конце концов, никакое зло не могло коснуться меня, пока со мной был Бог. Каким же простым кажется все это теперь, когда я пишу об этом! Впрочем, это казалось простым и тогда. И все же, несмотря на всю свою ужасающую простоту, это не перестает быть истиной, подобно тому, как все великие истины почему-то кажутся детски простыми или наивными, когда пытаешься передать их обычными словами. Так, в основе катехетического утверждения, что «человек сотворен для того, чтобы хвалить Господа Бога своего, почитать Его и служить Ему, и чрез то спасти свою душу», лежит вера в реальность Бога и в Его Промысел. И все же это великая истина, на которую опирается все бытие человека.

Также, в начале я лишь туманно сознавал, с какой болью и страданием мне придется встретиться в Советском Союзе. Если бы кто-то спросил меня, желаю ли я пострадать и умереть за веру, полагаю, я бы сказал «да». Такие вещи легко говорить, когда угроза туманна, а вера сильна. Если быть совсем честным, я никогда по-настоящему не задумывался о лишениях, которые мне придется пережить в России. Мне легко было говорить: «Отче! В руки Твои предаю дух Мой», – и уповать, что Бог будет защищать меня, если я буду всеми силами стараться исполнять Его волю. В то время я никогда не задумывался о том, что эти слова Христа были сказаны во время Его последнего борения на кресте, в завершение Его страстей и земного служения.