Он уходя спросил - [7]

Мне легко было себя убедить в этом, потому что я переживал мучительную личную драму. Жена Ирина, крест всей моей жизни, влюбилась в скрипача Добровицкого. Он был знаменит, талантлив, богат. Каждый день он присылал ей букеты, какие я не мог бы себе позволить и на десятилетний юбилей нашей свадьбы. Я знал, как Ирину мучает скудость средств, отсутствие хорошего рояля, тесная квартира.

Да что там говорить! Слаб человек.

Я отдал рапорт и взял деньги.

Судьба сначала вознаградила меня. Я поразил жену небывалой широтой, я перевез ее на новую квартиру, где сверкал лаком превосходный «стейнвей», и Ирина вновь полюбила меня. У нас сызнова был медовый месяц, и родилась Ленуся, мое маленькое счастье.

Но память о взятке мучила меня. Мысленно я называл тот позорный эпизод «Грехопадением». И когда наш брак с Ириной снова дал трещину, я счел это заслуженной карой.

Вот почему появление Хвощовой в Монако так выбило меня из колеи. Прошлое явилось нежданно, ничего хорошего встреча с ним мне не сулила.

— Почему вы здесь? — спросил я, пытаясь взять себя в руки.

— Я приехала к Монсарту заключать эксклюзивный контракт. У Монсарта в Ницце мастерская. Ах, теперь это неважно!

Я был далек от современного искусства, но знал, что картины Анри Монсарта, новой звезды художественного авангарда, идут нарасхват. Читал я и про то, что Алевтина Романовна, унаследовав собрание покойного мужа, очень обогатила и расширила хвощовскую коллекцию.

— Заключили?

Мне это было все равно, я даже не очень представлял себе, что такое «эксклюзивный контракт», но некое малодушное чувство побуждало меня оттянуть момент, когда Хвощова обрушит на меня какие-то свои новые проблемы и будет требовать, чтобы я ими занимался.

— Да. Теперь Монсарт будет писать картины только для меня. Это большой успех, но мне не до того. Случилось ужасное несчастье! Сегодня в Петербурге похитили мою Дашеньку!

— Кого?

— Мою дочь! Когда мы с вами встречались, я была ею беременна. Теперь Даше седьмой год.

— Вы уверены, что это похищение? — спросил я. — У вас требуют выкуп?

— Пока нет.

— Ну вот видите. Россия не Америка, у нас детей не крадут. Что, собственно, произошло?

— Даша была с няней. Кто-то напал. Няню нашли без сознания, а дочь исчезла.

Хвощова говорила отрывистыми фразами. Должно быть, боялась разрыдаться.

Моей Ленусе тоже было шесть лет. Я попробовал представить, что она пропала, — и тут же запретил себе даже думать такое. Сразу закололо сердце.

— Может быть, няне стало плохо, она потеряла сознание, девочка испугалась и убежала? Где это произошло?

— В моей клинике. Вернее, в больничном парке. Там вокруг ограда. Дашенька никуда не делась бы. И потом, она в меня. Не из пугливых. Это похищение, никаких сомнений. Я богата, она мой единственный ребенок.

Я читал в газетах, что несколько лет назад Хвощова выстроила где-то на Васильевском острове детскую благотворительную клинику, очень хорошую.

— И всё же. Полиция искала на соседних улицах?

— Те, кто вмешивает в дело о похищении полицию, получают труп. — У Хвощовой застучали зубы. — Это известно. Я велела хранить своим строжайшую тайну. Ждать требования о выкупе и ничего не предпринимать.

— Но если вы хотите обойтись без полиции, зачем вам я?

— Я хочу обойтись без официального обращения в полицию. Прошу вас поехать со мной и заняться спасением Дашеньки приватно, как частное лицо. Это невероятная удача, что вы оказались здесь! Едемте на вокзал. Мой вагон уже прицепляют к парижскому поезду.

Я опешил.

— Помилуйте! Я всем сердцем сочувствую вашему несчастью, но, во-первых, я нахожусь в командировке. А во-вторых, я больше не работаю в сыске. Я теперь служу в центральном аппарате Департамента, заведую Техническим бюро. Уверен, что любой полицейский начальник, даже министр, не откажет такой особе в просьбе о конфиденциальном расследовании, выделит самых лучших сотрудников!

— У меня нет времени ходить по кабинетам. Вы — тот, кто мне нужен. Умоляю, Василий Иванович. Я заплачу любые деньги!

Я выпрямился во весь рост. Вот он, наконец, настал, час реванша — за мое «Грехопадение», за долгие терзания, за скверные сны.

— Сударыня, еще раз скажу, я глубоко вам сочувствую. Могу отправить телеграмму господину директору, чтобы он принял вас, как только вы прибудете в Санкт-Петербург. Однако вы напрасно думаете, что меня можно купить. Тогда… в тот раз… это было затмение, единственный в моей жизни случай, о котором я горько сожалею. Не предлагайте мне денег.

— Сто тысяч, — сказала Хвощова. — Половину вперед, вне зависимости от результата. Чековая книжка со мной.

— Нисколько не возьму. Хоть миллион! — твердо ответил я, подумав: ныне отпущаеши, Господи. Теперь я больше не буду мучиться «Грехопадением», я искупил вину перед собственной совестью. Да, я взял тридцать тысяч, но отказался от ста.

Однако Алевтина Романовна только дернула краем полногубого рта.

— Мне все равно, возьмете вы плату или нет, но вы немедленно едете со мной в Россию. Тот ваш рапорт по-прежнему у меня. Как и расписка, которую я у вас взяла для гарантии. Если вы откажете, я отправлю эти бумаги вашему начальству и расскажу, почему вы тогда дали заключение о самоубийстве. Перестаньте кочевряжиться, Гусев! Время дорого! Мне устраивают беспрепятственный транзит в России, и всё же мы попадем в Петербург только послезавтра! Моя Дашенька в лапах преступников. Каждый лишний час — мука.