Он приехал в день поминовения - [12]

Еще минута, и Жиль останется наконец один! Руки у него дрожали от нетерпения. Голова кружилась. Он не слушал, что ему говорят.

Разве не удивительно, что Мовуазен, богач Мовуазен, как называли владельца грузовиков, устроил себе в этом особняке заурядную мещанскую квартирку? Поговаривали даже, что он перевез туда мебель, доставшуюся ему от родителей. В столовой стоял круглый стол, буфет в стиле Генриха III, обитые кожей стулья с толстыми декоративными гвоздиками.

Мадам Элуа с видом женщины, привыкшей лично за всем следить, удостоверилась, все ли в порядке и есть ли в вазах цветы, которые она велела доставить сюда.

— Готово, девочки? Посмотрим спальню.

Это была комната дяди. Обстановка ее когда-то украшала спальню его родителей в Ниёль-сюр-Мер. Крестьянская кровать под красное дерево. Продавленное кресло. На стене два фотопортрета в овальных рамах — старик и старуха в чепце. Жиля немало удивило, что дед его оказался невысоким коренастым человеком с могучей челюстью лесовика.

— Мой бедный Жиль, нам…

Не договорив, Жерардина поднесла к глазам платок с таким видом, словно покидала племянника перед лицом грозной опасности.

— Идемте, девочки. Завтра утром я зайду узнать, как тут все устроилось.

Жиля клюнули в обе щеки, и он наконец остался один в доме, который отныне стал его домом.

Он остался один, горло у него чуточку перехватило, и успокаивало его лишь будничное дребезжание посуды за стеной, в столовой, где накрывали на стол.

Отогнув темную бархатную штору, Жиль увидел погруженную во мрак набережную, редкие газовые рожки, более яркую дымку над центром города и совсем рядом, в конце левого флигеля, на том же самом третьем этаже, слабо освещенное окно. Там живет его тетка, которой он еще не видел.

Который теперь час — он не знал, а взглянуть на свои часы ему не приходило в голову. Дядина спальня произвела на него глубокое впечатление. Разве не странно, что никто не потрудился показать ему портрет этого человека? Жиль не представлял себе, как выглядел Октав Мовуазен. Был ли он высок и несколько меланхоличен, как отец Жиля? Или, наоборот, напоминал собой коренастого старика с фотографии над кроватью?

Когда часов около семи старушка, так неприветливо встретившая Жиля, постучалась к нему, ей ответили не сразу. Наконец из комнаты, примыкавшей к спальне, донеслось:

— Войдите.

Она вошла, сложив руки на животе и шаря по сторонам удивленным, настороженным взглядом.

— Входите, мадам Ренке. Мне сказали, что вас зовут мадам Ренке. Как видите… я переехал. Забрел в эту комнату и решил, что тут мне будет удобней — она поменьше.

Экономка не выразила ни одобрения, ни протеста. Она удовольствовалась одной фразой:

— Вы здесь хозяин… Я пришла спросить, в котором часу подавать обед.

— Когда у вас обычно обедают?

— В половине восьмого.

— Вот и прекрасно. Зачем менять порядки?

Ему хотелось расспросить о дяде, о тетке, но он понял, что приручать экономку пока что рано.

— В таком случае я предупрежу мадам…

В двадцать пять минут восьмого Жиль уже стоял в столовой, недоумевая, с какой стати он так волнуется. В комнате было тепло, обстановка уютная, успокаивающая. Из кухни пахло чем-то вкусным и доносилось шарканье войлочных шлепанцев мадам Ренке.

В глубине коридора скрипнул паркет, легонько, чуть слышно; тем не менее Жиль вздрогнул, повернулся к дверям и замер. Он увидел, как поворачивается ручка. Затем одна створка открылась.

Жиль затруднился бы ответить, какое впечатление произвела на него тетка. Он представлял ее совершенно иной. Входя, она перехватила его взгляд, но тут же потупилась, наклонив голову в знак приветствия.

Затем взглянула на приборы, словно желая удостовериться, что ее место за столом осталось прежним. Узнала свое салфеточное кольцо и остановилась рядом со своим стулом.

Жиль тоже не решился сесть, и сцена приобрела бы комический характер, не войди в эту минуту мадам Ренке с большой дымящейся супницей из белого фаянса.

Сказал Жиль «добрый вечер» или нет? Толком он не помнил. Во всяком случае, губами пошевелил. Перед обедом, у себя в комнате, он долго ломал голову, какое обращение выбрать — «мадам» или «тетя».

Супу она налила себе совсем немножко. Жиль не посмел ни налить себе больше, ни попросить хлеба, до которого не мог дотянуться и который в конце концов Колетта сама передала ему.

Больше всего он был, вероятно, поражен тем, что она такая маленькая, миниатюрная и молодая. Ни одна женщина не производила на него впечатление подобной хрупкости. Она показалась ему птичкой, еле прикасающейся к ветке, на которую села.

Восхитительно тонкие черты лица, свежая кожа, прозрачная, как китайский фарфор, голубые глаза, веки в еле заметных морщинках. Только они, веки, и выдавали, что ей под тридцать.

Жиль сообразил наконец, что своим взглядом смущает ее и мешает ей есть. Но не успел он отвести глаза, как в свой черед почувствовал на себе робкий взгляд Колетты, украдкой посматривавшей на племянника.

Обед прошел в полном молчании. Вдруг кровь прилила к щекам Жиля. У него же было достаточно времени, чтобы приготовить коротенькую речь! Но до чего трудно ее произнести! Пожалуй, не легче, чем первое новогоднее поздравление, которое он продекламировал родителям, когда ему было три года.