Омут памяти - [20]

В то время особенно сильно поразило меня событие, связанное с военнопленными. По Ярославлю пронесся слух, что на станции Всполье иногда останавливаются составы с советскими военнопленными, которых везли из немецких лагерей. Как потом оказалось, везли в советские лагеря. Я однажды пошел на станцию Всполье и увидел женщин, которые надеялись хоть что-то узнать о своих мужьях, братьях, отцах. Видел падающие из теплушек бумажные комочки с именами и адресами родных.

Это был тяжелейший удар. Я стал оценивать факты, которые видел кругом, несколько по-другому, они меня убивали. Свинцово ложились на душу. Умирающие от голода дети на Ярославщине. Деревню продолжали грабить до последнего зернышка. В городах сажали в тюрьму за прогулы и опоздания на работу, а женщин в деревне — за копку уже замерзшей картошки или за сбор ржаных колосков на полях, уже ушедших под снег.

Не хотелось верить, но все очевиднее становилось, что лгали все — и те, которые речи держали, и те, которые смиренно внимали этим речам. Для меня, деревенского парня, фронтовика, ушедшего на войну со школьной скамьи, все это было невыносимо. Первые серьезные надломы в душе, первые разочарования; они, как серная кислота, разъедали ритуальные взгляды — медленно, но с коварной неумолимостью.

В то же время победная поступь нашей армии пьянила, разные сомнения и разочарования становились как бы мелкими, никчемными, недостойными. Я помню утро в День Победы. Весть о конце войны прогремела как майская гроза. По улицам бежали люди, стучали в окна и кричали, кричали… Все ринулись на площадь у театра имени Волкова. Рыдания от горя и радости, бесконечные объятия и поцелуи незнакомых людей. Уже не снаряды гудели над площадью, а стоял непрерывный гул людского восторга, возвещающего о счастье окончания войны, и людского горя, поселившегося в каждой семье на многие годы.

Вскоре женился. На студентке того же института Нине Смирновой. На красивой девушке, за которой ухаживал не я один. Она была улыбчива, любила танцевать, брала призы по вальсам. А я ревновал.

Сентябрь, мелкий дождик. Мы вдвоем пошли регистрироваться. Все было скромно. Случился и еще подарок. На свадьбу пришел отец, он, оказывается, накануне вечером вернулся из армии, не предупредив нас о приезде. Справили свадьбу. Мой тесть, Иван Михайлович, — чудесный человек, добрейшей души, мы с ним были в прекрасных отношениях. Теща, Екатерина Михайловна, всю жизнь работала да еще корову держала. Сын Анатолий погиб на фронте, под Новороссийском.

В это время в Ярославле пленные немцы строили набережную, восстанавливали дома, разрушенные бомбежками. Ходили по городу без конвоя. Пришел один как-то к нам и попросил хлеба. Теща посадила его за стол, накормила чем могла. Я сказал ей:

— Что же ты делаешь, ведь они твоего сына убили!

— А может быть, какая-то немецкая мать и моего сына покормит.

Она продолжала надеяться, что сын жив.

Прошло какое-то время, и меня неожиданно вызывают в обком партии. Там ведут в одну из комнат, где сидит миловидная женщина, представляется инструктором ЦК, начинает вести со мной изучающий, ознакомительный разговор. Разговор доброжелательный. Затем спрашивает, почему бы мне не попробовать поступить в Высшую партийную школу? Я сказал, что оканчиваю институт. Ничего, окончите потом, тем более что некоторые предметы засчитываются. Познакомился с другими ребятами, которые ждали в очереди на беседу. Всего из Ярославля было отобрано для экзаменов 16 человек. Меня разбирало любопытство. Никогда в Москве не был. Поехал. Сдал экзамены. Из 16 человек приняли четверых.

В ВПШ учился всего год, но это был год, малость успокоивший мятущуюся душу. Мы чувствовали себя свободно. Помню интересные семинары, дискуссии, на которых высказывались разные точки зрения. Много читал, изучал английский. Но через год школу расформировали. Всех, кто имел высшее или неполное высшее образование, отослали назад — по партийным комитетам.

Поначалу в Ярославле не знали, что со мной делать. Но потом взяли инструктором сектора печати областного комитета партии. Читал районные газеты, выискивал там «блох». Писал записки по этому поводу, приглашал редакторов районных газет на «задушевные беседы». Практически бесполезная работа, но иногда и от нее был толк, В районных газетах можно было прочитать такое, чего не найдешь ни в областной, ни в центральных газетах. Там люди понаивнее, и бывало, что писали о реальностях районных будней открыто, без утайки.

На бюро обкома готовился отчет некоторых секретарей райкомов об организации соревнования. Дело это тухлое. Меня послали в Гаврилов-Ямский район. Там я нашел немало бумажных соглашений о соревновании, но ни одного соревнующегося. Когда стал проверять, то оказалось, что и соглашения подписаны по телефону, никто ни с кем не соревновался.

Состоялось бюро обкома, где я тоже выступил. Сказал, что в жизни никакого соревнования нет. Меня стали упрекать за то, что я по молодости не все увидел, надо было поглубже заглянуть. А вот редактору областной газеты «Северный рабочий» Ивану Лопатину мое выступление понравилось, он попросил написать статью в газету. Написал. Напечатали. Три или четыре колонки до подвала, назвал ее «Соревнование по телефону». Больше того, главный редактор обратился с просьбой назначить меня членом редколлегии газеты. Я работал там более трех лет.