Омут памяти - [11]

Дружил с Сережкой Гавриловым, у него отец был агрономом, на чердаке у них — стопки книг. Одну мне подарили. Полное собрание сочинений Лермонтова в одном томе, изданное еще в начале века. Я прочитал эту великую книгу с первой страницы до последней раз пять. С тех пор Лермонтов — мой любимый поэт, самый любимый.

Сергея Гаврилова всегда привлекали всякие поделки, его тянуло к технике, он постоянно что-то изобретал. Однажды его отец привез из города какие-то детали, и Сережка на моих глазах стал мастерить радиоприемник на кристаллах. И он зашумел, затрещал, иногда прорывались отдельные слова. Сережка сказал, что это Москва говорит. Я не очень понимал, как это может быть, но впечатление было огромным. Когда рассказал об этом маме, она не поверила. Пошла к Гавриловым удостовериться, думала, что меня нечистая сила попутала. А на самом деле-то пошла из любопытства.

О чем еще надо бы сказать? Всю свою жизнь равнодушен к спиртному. Не знаю, верно ли, но объясняю это одним эпизодом из раннего детства. Осень. В бане варили самогонку. Я бегал во дворе. Дядя Женя, он еще в парнях гулял, подошел ко мне с чашкой и сказал: «Глотни». Глотнул, и в глазах потемнело. Надо же так случиться, что в эти минуты приехал из леса мой отец. Сразу понял, в чем дело, и дал дяде Жене оплеуху. То же самое сделал и дед, появившись во дворе. Меня стали отпаивать молоком, но я не чувствовал вкуса — обжегся. Чувство вкуса появилось лишь дня через три.

Не знаю, плохо это или хорошо, но я не умел, не хотел и боялся драться, однако завидовал ребятам, которые владели кулаками. А потешные сражения случались каждый день. Время от времени играли в продольную лапту или в круговую. Лопатки делали сами. Играли в костяные бабки. Нашим праздником в деревне были регулярные приезды старьевщика. Приезжал он на большой телеге, а зимой — на розвальнях. Называли его «Татарин». Только потом я узнал, что это не фамилия, а национальность. Он собирал старье, шерсть, медь, другой металл, а в обмен давал разные свистульки, игрушки из дерева — лошадок, зверюшек, всякое такое.

Окончив четыре класса, я перешел в семилетнюю школу, которая была в соседней деревне Василево, поближе к дому. По окончании семилетки получил награду — книжку «Как закалялась сталь». И этой книжки, как и лермонтовской, у меня не осталось. Зачитали ребята.

После окончания седьмого класса возник маленький домашний конфликт. Отец всегда был за то, чтобы я учился. Мама — против, она жалела меня. В детстве болел золотухой. Мама рассказывала, что часто вся голова и лицо покрывались коркой. И как мне ручонки ни связывали на ночь, я ухитрялся вытаскивать их и до крови себя расцарапывал. Мама мне говорила, что она даже в церковь ходила и просила Господа Бога взять меня, поскольку боялась, что вырасту я несчастным человеком, слепым и глухим.

Рассказывали потом, что папа не раз возил меня в город, к врачам. Ничего не помогало. Как-то в деревню приехал фельдшер-самоучка «легчить баранчиков». Во время выпивки он увидел меня и сказал, что вылечит. Мама не поверила, но на другой или третий день он привез какую-то мазь, темно-коричневую по виду, и велел мазать каждый день. У меня быстро все прошло. По его же совету я потом долго пил рыбий жир, называя его «додонкой», видимо, по созвучию с самогонкой.

Так вот, после окончания семилетки мама сказала: хватит учиться, иди работать в колхоз. У нее было твердое убеждение — если пойду учиться дальше, то или ослепну, или дураком стану. Так она и говорила. Я настоял на своем. Оказался единственным учеником из нашего седьмого класса, который пошел в среднюю школу. Мой приятель Сережа Гаврилов поступил в автомеханический техникум. Погиб во время войны.

В восьмой класс пришлось ходить в новую школу в поселке Красные Ткачи, что в четырех километрах от деревни Опарино. Ходить каждый день туда и обратно — восемь километров, да еще по лесу. Лесную дорогу называли Малиновкой, глухая, темная дорога. Страшно было. В январские морозы отец попросил брата Павла, тот уже жил на Ткачах, приютить меня. Полтора месяца я жил в дядиной семье. В одной комнатушке — их четверо да еще я. Тетя Настя меня подкармливала. После воскресного дня приносил из дома бидон молока, мама сметанки давала да еще сахару. Пристрастился тогда пить сладкое молоко с хлебом. Это был мой обед и ужин.

В конце концов решили переехать в этот же поселок, в том числе, думаю, и из-за меня. В это время отец работал лесником и начал строить дом, я помогал ему возить бревна. Отец практически все умел делать сам. Что-то делали плотники, частично — его приятели и братья. Через год дом был готов.

В новой школе сначала было трудно после сельской семилетки. Но я быстро догнал одноклассников, кроме Нелли Максимычевой — нашей отличницы. В Неллю мы все были влюблены, красивая, вся из себя гордая. Потом всех обманула, взяла да и вышла замуж за грузина-летчика и уехала в Тбилиси.

Первые увлечения, первые переживания и первые разочарования. Как и другие ребята, я тоже влюблялся. Сначала в Нину Коршунову, потом в Лину Петрову, Иру Глызину, но у них были другие ухажеры, постарше меня. Писала мне длинные любовные стихи Янина Яновская, но она на два класса младше. Малявка.