Омут - [5]

Папа и мама были обнаружены утром. Далеко от их обычного маршрута. Что увело их с привычного пути? Они спокойно лежали на траве, рядышком. Их глаза были открыты, в них – ни боли, ни страха.

При вскрытии обнаружились повреждения внутренних органов, что могло быть следствием тупой травмы, но ничто больше не указывало на насильственную смерть. Полиции не удалось выяснить обстоятельства произошедшего, и со временем я смирилась с мыслью, что, видимо, никогда не получу ответов. Делефу же не давала покоя тайна гибели родителей, она терзала и жгла его изнутри еще много лет. Он немного успокоился, только когда сам обзавелся тайной – его засекреченной работой.

Когда мы – скорбная уполовиненная семья – остались вдвоем с Делефом, дом начал казаться нам слишком большим. Я до сих пор помню эту особенную гулкость комнат и нас, маленьких и притихших в ней. До трагедии мы с братом не были особенно близки, но общие печаль, потеря и тревога связали нас накрепко. К тому же, лишившись родителей, люди оказываются перед необходимостью резко повзрослеть и отныне отвечать сами за себя. Я, как старшая сестра, стала для Делефа последним тонким заграждением от враждебного внешнего мира, требовавшего от него решительности и смелости, на которые в тот момент у него не находилось сил.

Никто не любит меня больше Делефа, даже Митра, и дело не в том, что наши с ней отношения недостаточно близкие – но Митра кроме меня любит своего отца, своих друзей и своего мальчика. Делеф… иногда я чувствую эгоистичную гордость, и все же… мне бы хотелось, чтобы он любил хоть кого-то еще.

Ощущение близости к Делефу и робкий мир в моей душе были разрушены вечером среды, когда Делеф спустился на кухню, взвинченный и мрачный. Я испугалась, что опять у него все пошло наперекосяк, и быстро спросила:

– В чем дело, Делеф?

– Она что, совсем исчезла? – спросил Делеф. – Я не могу найти ее. Книгу. Там на обложке нарисована синяя лошадь.

Я рассмеялась.

– Сам ты синяя лошадь, Делеф.

– Я сказал что-то смешное? – удивился он.

И тут я заметила, что его глаза черны, как ночные озера.

***

В то финальное утро я увидела Делефа уже одетым, стоящим у распахнутой двери с висящим за ней зыбким белым туманом.

– Куда ты? – спросила я.

– Прогуляться, – безмятежно ответил Делеф.

– Дождь собирается, – возможно, его ранняя прогулка и удивила меня, но мне требовалось его отсутствие. Я собиралась кое-что проверить.

Делеф вышел на крыльцо и скептически посмотрел в закрытое тучами небо.

– Я успею вернуться до начала. Дождливое лето, дождливая осень, – рассеянно пробормотал он и, сунув руки в карманы брюк, ссутулился.

– Ты же любишь дожди.

«Уходи, – думала я. – Дай мне возможность проверить, действительно ли тебе лучше».

– Да, – равнодушно согласился Делеф. – Мне нравится дождь.

Хромая и опираясь на трость, он пошел прочь по посыпанной красноватым песком дорожке.

Позже я пожалела, что наши последние слова друг другу были столь пусты. В пижаме я стояла возле дверного проема и смотрела брату вслед. Опасные мысли звучали в моей голове: бессмысленно останавливать его, как бы мне этого ни хотелось. Если ему стало лучше, он вернется. Если его внешнее улучшение было лишь внешним, он уйдет не сегодня, так завтра. Я не смогу сберечь его.

Мой брат был из тех людей, которые, не умея плавать, даже не предпримут попытки научиться. А я всегда была для него старшей сестрой. Я слишком опекала его, так же как прежде наши родители. В этот раз я должна была позволить ему самому принять решение.

Я поднялась в комнату Делефа и вытащила из-под кровати его чемодан. Копаться в вещах в отсутствие владельца – несомненно непорядочный поступок, но Делеф никогда не был искренен со мной, и я чувствовала, что заслужила реванша. Чемодан оказался пуст. Конечно, Делеф уже давно разложил свои вещи в шкафу, как я не подумала об этом сразу.

Я принялась обшаривать ящики. Знакомый флакон из коричневого стекла лежал в самом нижнем, поверх стопки маек. Он был почти пуст. Мне показалось, что на гладком стекле еще сохранилось тепло пальцев Делефа. Я заплакала. Три таблетки, Делеф? Прошлый раз флакон был практически полон. Сейчас в нем осталось не больше десятка таблеток. Громко всхлипывая, я перевернула весь ящик и нашла еще два початых флакона. Пряча, Делеф запихнул их в носки.

***

Я все-таки побежала за ним. Но его уже не было на берегу омута. На этот раз я не успела. Вновь сойдясь, опавшие листья закрывали воду.

Возвращаясь к дому, я сильно замерзла, так как, выбегая, только накинула плащ поверх пижамы. А на ногах у меня домашние шлепанцы, обнаружила я с удивлением. Должно быть, я выглядела как беглая пациентка психиатрической клиники, но это было последнее, что меня волновало.

Я взяла книжку для записи телефонных номеров. Почти все ее страницы были заполнены, но мне не были нужны номера, написанные карандашом. Я набрала один из напечатанных красной типографской краской на первой странице.

– Да, – произнес прохладный официальный голос.

– Мой брат совершил самоубийство, – сказала я в трубку таким ровным голосом, как будто уже давно знала, что этот день настанет, и была в некоторой степени готова. Затем я продиктовала свой адрес.