Оливковая ферма - [78]

Мне хочется побыть одной, и я выхожу на улицу. Рядом с маслодавильней, под одной с ней крышей находится погреб. Там на каменных полках стоят большие оплетенные банки, литров на двадцать каждая.

— Они называются bonbonnes à goulot large[147], — объясняет подошедший Рене. — В древности римляне хранили оливковое масло в глиняных амфорах, которые делали в Испании, а потом морем отправляли в Италию. А это их более современная версия, если, конечно, здесь можно хоть что-нибудь назвать современным.

Некоторые их этих bonbonnes еще пустые, другие наполнены свежим зеленым маслом, похожим на коктейль из морских водорослей. Судя по его цвету и по густоте струйки, лившейся из-под пресса, масло здесь очень высокого качества.

— Мне здесь больше нравится, — шепчу я Мишелю.

Он смеется:

— Я и не сомневался, chérie. Вопрос только в том, какой пресс больше подходит для отжима масла, а не для декораций к историческому фильму.

— Мне все-таки хочется отжимать здесь, — упрямо говорю я.

Снаружи утро уже сменилось солнечным днем, таким ясным, что мы хорошо различаем далекие очертания Альп. Я закрываю глаза, глубоко вдыхаю пропитанный сосной воздух и чувствую, как солнце греет мне веки.

* * *

Мы возвращаемся к машинам, и по дороге Рене рассказывает нам, что в городке Рокебрюн растет древнее оливковое дерево, на которое стоит взглянуть. Здесь, на Ривьере, несколько городов носят это имя, но он имеет в виду престижный курорт Рокебрюн-Кап-Мартен, расположенный на горной дороге между Монте-Карло и Италией. Мишель хорошо знает это место: он неоднократно бывал там главным образом ради популярного ресторана «Ле Рокебрюн». Еще городок знаменит своими средневековыми домами, вырубленными прямо в скале, и, как выясняется, там растет олива, которой предположительно тысяча лет. Интересно, кто ее посадил? Об этом что-нибудь известно? Это точно не греки, потому что они могли сделать это только на полтора тысячелетия раньше. И не римляне, потому что они начинали отсюда свои походы на север и строили Виа Аурелию, ведущую от Вентимильи в Экс, за тысячу лет до того, как из земли проклюнулся росток. Олива слишком молода и для того, чтобы ее могли посадить сарацины или Карл Великий. Может, Рим преподнес ее Провансу в знак мира и согласия? Тысячелетие спустя после Рождества Христова, то есть примерно в то время, когда было посажено это дерево, Прованс снова вошел в состав Священной Римской империи. Сарацины были изгнаны, и на несколько десятков лет провинция в обмен на независимость приобрела мир и спокойствие, но, увы, это продолжалось недолго. Уже через полтора века Прованс стал частью Тулузского графства, потом попал под власть Барселоны, и так продолжалось вплоть до августа 1944 года, когда союзники освободили Прованс от немцев — событие, свидетелем которому был наш друг Рене. Каким же чудом удалось при всех этих поворотах судьбы выжить благородному дереву, считающемуся одним из самых старых в мире?

Мишель предлагает съездить в Рокебрюн — это около ста километров отсюда — и лично познакомиться с этой замечательной оливой. Я с радостью соглашаюсь, мы прощаемся с Рене и отправляемся в путь.

Всего полчаса спустя мы уже едем по узкому серпантину, который то взмывает вверх, то обрушивается вниз так круто, что у меня перехватывает дыхание, и про себя я молюсь, чтобы у нас не отказали тормоза. При такой езде у водителя нет никакой возможности наслаждаться видами, зато я высовываю голову из окна и любуюсь то возвышающимися впереди кручами, то отвесным каменистым обрывом справа, сбегающим к самому Средиземному морю. Мишель ведет машину уверенно и так быстро, что у меня на глазах от встречного ветра выступают слезы.

Где-то здесь, поблизости, погибла принцесса Монако и бывшая актриса Грейс Келли. Ее машина, не вписавшись в поворот, рухнула в пропасть. Вспомнив об этом, я убираю голову из окна, забиваюсь в угол сиденья и стараюсь смотреть только налево, туда, где над дорогой возносится почти вертикальный утес. Вот тогда-то я и замечаю на его вершине старинный замок с башней, похожий на иллюстрацию к какой-то волшебной сказке.

Мы оставляем машину у подножия скалы и по крутой дорожке пешком поднимаемся в vieux village[148]. К нашему огромному разочарованию, скоро выясняется, что все до одного рестораны закрыты. Здесь это обычное дело: владельцы многих заведений на Лазурном Берегу между пятнадцатым ноября и пятнадцатым декабря делают передышку перед многотрудным сезоном рождественских и новогодних праздников.

Изрядно запыхавшись, мы поднимаемся на красивую, просторную площадь и озираемся. Вокруг не видно ни души, и все-таки городок не кажется покинутым. Посреди площади растет большая олива, окруженная деревянными скамьями. Это, несомненно, очень старое и хорошо сохранившееся дерево, но мне трудно скрыть разочарование: я ожидала увидеть что-то более впечатляющее. Его ствол примерно метра три в обхвате, не многим толще, чем у наших собственных деревьев. Я подхожу к самому краю скалы и любуюсь сверкающим под солнцем морем. Вдалеке виднеется княжество Монако, и его небоскребы кажутся здесь чужими и неуместными. Мишель подходит сзади и обнимает меня.