Оливковая ферма - [56]

Опасаясь за жизнь наших драгоценных новых кустов, я откладываю сценарий и спешу в деревню, где покупаю несколько мотков садового шланга. Рене любезно помогает с их соединением, и я очень ему благодарна: одна бы вряд ли справилась. Мы возимся довольно долго, и в результате желтый шланг, извиваясь, как змея, бежит вдоль каменной лестницы вниз — к подножию холма и зеленой изгороди.

Пока я ездила в магазин, многочисленное семейство Рене распилило последние стволы и увезло их на своих прицепах. Теперь все работы на участке закончены. В благодарность за помощь я предлагаю Рене задержаться на une petit apéritif, и он охотно соглашается. Пастис? Нет, он предпочел бы бокал красного вина. Вместе с бутылкой я ставлю на стол мисочку с оливками и тарелку с фисташками — скромная закуска, поскольку у меня не было времени заехать в продуктовую лавку. В приятном молчании мы потягиваем вино и слушаем вечерние песни лягушек.

— Это с ваших деревьев? — спрашивает Рене, указывая на оливки.

Я отрицательно качаю головой.

— Знаете, с тех пор как я вышел на пенсию, я зарабатываю деньги на своей rêve[111], — продолжает он. — Лесной склад — это не мой бизнес. Я просто выручаю друга, который пока не может нанять помощника.

Он просит меня угадать его возраст. Это опасная игра, и обычно я стараюсь от нее уклониться. Но теперь мне не хочется лукавить, и я для разнообразия говорю правду:

— Шестьдесят с небольшим?

Рене смеется и качает головой.

— Семьдесят четыре! — гордо заявляет он.

Он имеет право на эту гордость, потому что я и в самом деле поражена.

Сейчас, когда ему идет восьмой десяток, рассказывает Рене, у него в жизни осталось два главных удовольствия: его катер, на котором в хорошую погоду он уезжает на острова и там в одиночестве рыбачит, и оливковые фермы. Под его присмотром находятся четыре, и на одной из них, самой крупной, больше двухсот деревьев. Эта ферма принадлежит его старому приятелю, с которым когда-то они вместе ходили в местную школу. В настоящее время его бывший одноклассник, продолжает Рене без тени зависти, стал мультимиллионером и владельцем крупной сети строительных магазинов.

— Он очень много работает, и на нем лежит огромная ответственность. Зато я занимаюсь в жизни тем, что люблю. У меня под присмотром шестьсот пятьдесят оливковых деревьев. — Рене подмигивает и добавляет с известной долей провансальской хитрости: — У вас тут отличное место для разведения олив. Плоды должны быть превосходного качества. Жаль, что от этих деревьев нет никакого толку. Может, вы пригласите меня позаботиться о вашей оливковой ферме?

Я до глубины души поражена этим предложением. На такое я не могла даже надеяться! Мне жаль только, что рядом нет Мишеля и он не делит со мной эту радость.

Вечер становится все темнее, а бутылка на столе — все легче. Я разливаю остатки по бокалам и провозглашаю тост за наше сотрудничество. Рене объясняет мне условия сделки: он станет подстригать, опрыскивать и ухаживать за нашими деревьями, собирать урожай и доставлять его на moulin[112], а за это будет получать две трети собранных оливок и выжатого масла. Нам достанется оставшаяся треть.

Я предложила было поделить урожай поровну, но Рене решительно трясет головой. Это тяжелый труд, объясняет он, который требует немалого опыта и умения. Я не сомневаюсь, что так оно и есть, а потому, не колеблясь, принимаю предложение.

Солнце медленно прячется за горизонт, и на небе золотой цвет мешается с розовым. Всю свою жизнь я жила, руководствуясь эмоциями, ощущениями, чувствами. Возможно, пришло время стать более практичной. Иначе мы вряд ли сможем восстановить дом и оливковую ферму. Мишель говорит, что я наращиваю новые мускулы. Надеюсь, ему понравится Рене, а мне интуиция подсказывает, что это именно тот человек, что нам нужен.

Наш арабский шейх

Всю войну мой отец провел в Африке. Он состоял в Королевской авиации, но никогда не летал на ночные бомбардировки и не охотился за вражескими самолетами. Всю Вторую мировую войну он наряжался в женское платье и туфли на каблуке, щедро пудрил лицо и мазал губы красной помадой. А еще периодически удирал с базы и во всяких злачных местах напивался с двумя комиками-ветеранами: Питером Селлерсом и Тони Хэнкоком. Однажды этой веселой троице пришлось провести ночь в тюрьме, после того как командир увидел их абсолютно пьяными на улице Каира в то время, когда они давно должны были спать на своих койках. Ночь в тюрьме на отца ни капельки не подействовала, и он продолжал петь, веселить народ и срывать аплодисменты, потому что был участником одной из самых прославленных боевых концертных бригад — «Шоу Ральфа Ридера».

Немало часов в детстве я провела на ковре у его ног, слушая увлекательные рассказы о тех горячих днях в Африке. После них у меня в памяти навсегда сохранились живописные представления о черном континенте с его арабами, базарами, пляжами и зулусами. По вечерам я отказывалась засыпать, пока папа не подойдет к моей кроватке и не поговорит со мной по-зулусски. Звуки этой гортанной диковинной речи вызывали в воображении образы огромных темнокожих воинов, потрясающих ярко раскрашенными копьями. Если бы существовал специальный «Оскар» за искусство звукоподражания, уверена, мой отец мог бы по праву претендовать на него.