Оливер Кромвель - [23]
Для Дензила Холлиса, лидера политических пресвитериан, «Решение» стало водоразделом: «Катастрофа этой трагедии, последний и самый ужасный акт» до казни короля[99]. Но Холлис был неправ. В течение нескольких недель многие из тех, кто поддержал «Решение о прекращении сношений с королем», начали нарушать его, и даже союзники Кромвеля, политические индепенденты, возобновили пробные переговоры с королем на острове Уайт. Возможно, Кромвель, как и все, почувствовал, что несмотря на действия Карла в декабре, до сих пор можно было отвратить его от союза с шотландцами для начала предполагаемого вторжения их в Англию. Все же нет доказательства слухам, распространенным в апреле роялистами, о том, что Кромвель посетил короля на острове Уайт[100]. Не в первый и не в последний раз Кромвель успешно заметал свои следы. В первые месяцы 1648 года некоторые записанные его утверждения так же озадачивают историков, как они, должны быть, приводили в замешательство современников. Эдмонд Ладлоу записал данные собрания в доме Кромвеля на Кинг-Стрит, в Вестминстере в начале года, когда некоторые республиканцы, включая Ладлоу, подняли вопрос о возможности республиканского соглашения, и на котором Кромвель и его «вельможи» «оставались в тени и не высказали своего мнения ни о монархической, ни об аристократической, ни о демократической форме правления, утверждая, что любая из них может быть хороша для них или для нас, согласно тому, как укажет Провидение». Когда Ладлоу начал настаивать на дальнейшем высказывании мнений, Кромвель «взял подушку и кинул ее мне (Ладлоу) в голову, а затем сбежал по ступенькам». На следующий день Ладлоу встретил Кромвеля в Палате Общин и снова нажал на него по вопросу о республике, но получил ответ, являющийся шедевром двусмысленности: «он был убежден в желательности того, что было предложено, — сказал Кромвель, — но не в осуществимости этого»[101]. Так же, как и это неясное отношение, озадачивает тот факт, что даже неизвестно, где находился Кромвель в критические первые месяцы 1648 года. Самый зияющий пробел в наших знаниях о нем в то время — это его местонахождение 28 апреля 1648 года. Нет определенных доказательств, что он был даже в Палате Общин в тот день, когда проголосовали, официально нарушив «Решение о прекращении сношений с королем», в пользу предложения не «изменять основных принципов управления в королевстве королем, Палатой Лордов и Палатой Общин», не говоря уже о том, что он мог голосовать за это, как сделали политические индепенденты, например, Генри Вэйн-младший и Вильям Пьерпонт. Также неизвестно, присутствовал ли он в тот день на собрании в Совете армии в Виндзоре, которое офицеры провели в молитве, в поисках божьего руководства. До этого момента можно с уверенностью сказать относительно Кромвеля то, что он открыто не связал себя (как его союзники, политические индепенденты) ни с отменой «Решения о прекращении сношений с королем», ни с использованием силы против парламента и короля.
К использованию силы против парламента и к цареубийству его привели испытания во время второй гражданской войны, которые он истолковал как знаки того, что провидение избрало его и армию для этой цели. Это не было внезапным одномоментным преображением, но в период его отсутствия в Лондоне, с конца апреля до его возвращения в Лондон 6 декабря 1648 года, он постепенно начал видеть события совсем в другом свете, в отличие от тех, кто не принимал участия в войне, включая его союзников, политических инденпендентов, поддерживавших переговоры с королем в Ньюпорте на острове Уайт. В отличие от них, «провидение», как и «неизбежность», вели Кромвеля к революции.
Некоторым образом действие, оказанное второй гражданской войной на Кромвеля, было очень похоже на действие первой войны. Как и в 1645 году, Кромвель нашел в жизни со своими военными товарищами освежающий уход от трудных политических дилемм, с которыми он столкнулся в Вестминстере. После отъезда из Виндзора в конце апреля 1648 года для подавления восстания в южном Уэльсе ему больше не приходилось осторожно взвешивать свои слова, как он делал это в опасном политическом мире в Вестминстере. Теперь он мог произносить дерзкие динамичные речи, вновь подтверждая свое братство с приятелями солдатами, основанное на общих испытаниях в первую войну. 8 мая, обращаясь ко всем своим полкам в Глаустере, он напомнил солдатам, что «он часто рисковал своей жизнью с ними и они с ним, против общего врага королевства… (он) хотел, чтобы они вооружились такой же решимостью, как и прежде… и что, со своей стороны, он будет жить и умрет с ними»[102]. В письме к капитану народного ополчения в Глаустершире на следующий день он настаивал на поддержке «парламентского дела»[103]; и это, и другие письма того времени полны такой же решительной настоятельности, какую можно увидеть в письмах от 1643 года, когда «Восточная ассоциация» встала перед лицом угрозы быть разоренной армией графа Ньюкасла. После интриг прошлых нескольких месяцев Кромвелю нравилось быть человеком действия еще раз, вновь имея дело с практическими вопросами. Он убедился, что его армия была снабжена артиллерийскими зарядами нужного калибра: «нам необходим калибр 14
