Олимпийский диск - [3]

Роль учредителя Олимпийских игр наиболее распространенное предание приписывало Гераклу: будто бы именно он установил порядок празднеств в честь своего отца Зевса Громовержца, насадил оливковые деревья и определил приз победителю. В роще Альтис с дикой маслины мальчик золотым ножом срезал ветви для олимпийских венков - и не было награды почетнее этой. Получившие такой венок делались героями, нередко почитались как полубоги. В честь олимпиоников слагались гимны, воздвигались статуи и чеканились монеты, на родине их ожидало чествование и всевозможные привилегии.

Общегреческие состязания устраивались и в других местах: в Дельфах (пифийские), на Коринфском перешейке (Истмийские), в Немейской долине (Немейские). Но самыми древними, значительными и популярными были Олимпийские игры, проводившиеся в течение более чем тысячи лет, начиная с 776 г. до н. э. Взяв эту дату за исходную, греки стали потом даже свое летосчисление вести по Олимпиадам - промежуткам между играми.

Раз в четыре года к священному месту поклонения Зевсу - Олимпии, расположенной в Элиде, на Пелопоннесском полуострове,- стекались путники со всей Греции. Тогдашняя Эллада была раздроблена на множество враждовавших между собою городов-государств (полисов), заставить сплотиться которые временно могла лишь угроза иноземного нашествия, как это произошло перед походом Ксеркса. Парандовский не преувеличивает, когда говорит в другой своей книге, что Гомер был единственным властелином, обладавшим подданными во всех этих соперничавших независимых государствах. Периодически объединяли отечество Гомера также Олимпийские игры.

На время их подготовки и проведения объявлялся всеобщий мир, прекращались раздоры и вооруженные столкновения, чтобы сделать безопасными дороги в Олимпию. Сюда собиралось огромное количество народа - атлеты и паломники, аристократия и торговцы, поэты и музыканты, художники и философы, - лишь женщины, за исключением жрицы Деметры, не допускались к высокому зрелищу. Здесь не только совершали жертвоприношения богам, выявляли лучших спортсменов, но также заключали политические соглашения и экономические сделки, наслаждались искусством. Общая атмосфера Олимпийских игр превосходно передана Парандовским.

Писатель усердно, буквально по крохам собирал факты, необходимые ему для достоверности повествования. Отличное знание античной литературы и мифологии позволило ему заставить своих персонажей думать, говорить и поступать так, как это делали или могли делать греки в 70-е годы V в. до н. э. В числе зрителей он приводит на стадион в Олимпию героя Саламинского сражения Фемистокла и других существовавших в действительности исторических лиц. Даже большинство имен состязавшихся - как подчеркивает сам автор - не было им придумано: "За исключением одного-двух имен, все они значатся либо в олимпийских реестрах, либо в золотой книге греческого спорта - в одах Пиндара". Дело в том, что до нас дошло несколько десятков творений знаменитого лирика, прославляющих победителей Олимпийских и других панэллинских игр. Прав оказался Пиндар, когда провозгласил: "Вдохновенное слово живет дольше, чем деяние".

Не только в анналах истории и Пиндаровых строфах находил Парандовский персонажей своей книги. В музее Олимпии, например, его внимание привлек постамент несохранившегося памятника. На нем было начертано имя кулачного бойца Эвтима, и прямо с пьедестала оно перекочевало на страницы "Олимпийского диска".

Изучение изобразительного искусства Древней Эллады весьма много дало писателю. У него есть необыкновенно интересное эссе о красоте греческих ваз, и это понятно - рисунки на них поведали Парандовскому немало того, что пригодилось при создании повести и чего неоткуда было иначе почерпнуть. Легко заметить в "Олимпийском диске" также влияние изумительной греческой скульптуры V в. до н. э., известной ныне преимущественно по позднейшим римским копиям. Первым, конечно, приходит на память непревзойденный "Дискобол" Мирона; когда благородный Сотион у Парандовского одерживает верх в метании диска над расчетливым Иккосом, то хочется обратиться к прекрасному юноше восторженными словами Пушкина:

Вот и товарищ тебе, дискобол! Он достоин, клянуся,

Дружно обнявшись с тобой, после игры отдыхать.

Эпизод с колючкой, попавшей во время бега в ногу первому победителю 76-ых Олимпийских игр, заставляет вспомнить изваянного Пифагором Регийским "Мальчика, вынимающего занозу". А анонимный шедевр "Возничий из Дельф" словно оживает в финале конных ристаний.

Как обычно, Парандовский чрезвычайно заботился о художественной стороне своего произведения. "В первой редакции, - вспоминает он, - "Олимпийский диск" открывала старательно сделанная фраза, ею я начинал описание Альфея олимпийской реки, истоки которой в Аркадии. Мне очень нравился этот фрагмент, и позднее он был напечатан отдельно, но для "Олимпийского диска" не годился, стал отходом, стружкой, не вошел в создаваемую вещь. У него был совершенно иной характер, он мог бы скорее быть использован в эссе, нежели в беллетристическом произведении, и совершенно не гармонировал с атмосферой книги, а атмосфера эта была выражена уже первой фразой, той, которой начинается книга и по сей день". Тщательной шлифовкой стиля Парандовский добился большой пластичности изображения, и его книга по праву может быть названа словесным рельефом на сюжет 76-ых Олимпийских игр.